Пусть с непривычки всякий раз сбивается дыханье, -
Терпи, волынщик - не впервой огонь в себя вдыхать.
Что остается скрипачу с сожженными руками?
Взять воздух, вставить в рот мундштук и раздувать меха.
Вдох-выдох. Музыка огня, подхваченного ветром
Несется вдаль, за горизонт, и серебрится хлябь.
А если в голову взбредет назвать себя калекой -
Пусти слезу, закрой глаза - ты сломлен, но не слаб.
Пусти слезу. Ветра пустынь надводных и надмирных
Закрутят плач в спираль пути, в воронку дивных снов,
Где песни горькие твои, похожие на гимны
Звучат всю ночь в чужих ушах, пуская миру кровь.
Они звучат, почти кричат, летящие над морем -
Меж высотой и пустотой наведшие мосты -
О бесконечной красоте - о беспросветной боли
И тех, кто мстил за эту боль, лишившись красоты.
Поплачь, волынщик. Все ушли - один лишь ты остался.
У ног волнуется вода; в ней звезды, как в горсти.
Лежат сокровища на дне, - но к ним нырять опасно,
Они заманят в глубину, а там - прощай-прости.
Они заманят в глубину и затуманят разум,
Не будешь чувствовать ни ног, ни обожженных рук ,
А после - осознанье зла накроет медным тазом,
И камень в воду полетит, и хлябь ответит "плюх".
Довольно нежного с тебя, не надо о высоком.
Ни скрипке, ни твоим рукам уже не дастся песнь
О мести, в коей - только боль, и никакого проку -
Ни братьев нету, ни отца, и ты один, как перст.
На воду бросят сонный блик предутренние звезды,
Больную землю теплый мрак укроет, словно плед.
И сгинет в пламени скрипач, чтоб возродиться после
В волынщике, несущем звук, переходящий в свет.