Я был недавно на Урале,
Не Русь — вонючая орда.
Продукты спрятаны в подвале,
А на прилавках парварда.
Я на Магнитке тихо ахал,
Хотя из глотки рвался стон,
Когда узнал, что белый сахар
Дадут мне только на талон.
Кругом ларьки и магазины,
Но есть у них черта одна —
Простых людей пусты корзины,
А, может, нет в корзинах дна?
Бурлит рабочий люд у кассы.
Я вижу это испокон:
Берут вареные колбасы
На замусоленный талон.
И я возьму себе немного,
Чтоб в общежитии сожрать.
Ведет с ухабами дорога
Нас в коммунизм, ядрена мать.
Мое сознание погасло.
Я впал, казалось, в жуткий сон,
Когда фунт сливочного масла
Мне отпустили на талон.
Все это выглядело дико.
Как долго терпит мой народ!
Не мог сдержаться я от крика,
Но пересох от жажды рот.
Смочить его мне было нечем —
Лимит и ветер в кабаке.
Успешно мы от пьянства лечим
Рабов на Яике-реке.
Но здесь витает дух Чапая,
И Емельяна свято чтут.
Связала нас судьба слепая
Навек узлами красных пут.
Огнем и молотом играя,
Дымы пуская всех мастей,
Рабы куют ключи от рая,
Мостят дороги из костей.
Магнитогорск — прекрасный город.
Чем не Москва и Ленинград?
Он сразу стал мне очень дорог,
И каждой встрече с ним я рад.
Здесь небо в синюю заплатку,
И клубы дыма на плаву.
Во мгле бетонную палатку
Я вдруг увидел наяву.
Под ней ладонь, как нижний ярус,
Взметнула глыбину — руду.
Взвилась палатка, словно парус,
Как память комсе и труду.
И честь былому отдавая,
Не прослыву я трепачом.
Здесь вся история живая
Напоминает, что почем.
Горы Магнитной нет — лишь призрак.
Ее по домнам развезли.
И это тоже яркий признак
Страданий матушки-земли.
Могилой Гитлера назвали
Прогрызший недра котлован.
Мы окочуримся от гари,
От язв и социальных ран.
Стоит колоссом на планете
Магнитогорский комбинат.
Он не один на белом свете,
Наш рукотворный русский ад.
Зашел я в углеподготовку,
Друзей-электриков нашел.
Увидев, сделал зарисовку —
И здесь Фома все … смёл.
Коммунистические грезы…
Не надо пламенных речей,
Когда струятся бабьи слезы
На фоне коксовых печей.
Давали женщинам консервы
И банки с яблочным пюре,
Не всем досталось — плачут, стервы.
Картошку жрать им в кожуре.
Пока делились эти пайки,
И плач и стон стоял в избе.
Скрипя по нервам, пели гайки
На кровоточащей резьбе.
На отоварку шли продукты,
Что за печатями семью.
Имей не только пару рук ты,
Хоть шесть — не прокормить семью.
И рады матери и сестры,
Что эти пайки к ним дошли.
Пройдя сквозь огненные версты,
Награды тружениц нашли.
Как лодки утлые, по жизни
Летим в открытый океан.
Откроешь глаз — в хрустальной линзе
Сплошной туман, сплошной обман.
Тошнило, как во время качки.
Мне было горько и смешно.
Но отказаться от подачки
Никак нельзя, да и грешно.
Пусть станем мы прозрачней пленки,
Цвети и крепни, наш Союз.
Раз в год нам выделит сгущенки
Любимый нами профсоюз.
Но хватит петь о сладкой жизни,
Чего бы горького найти.
В глаза лучами солнце брызни
И к счастью высвети пути.
Ползет к нам голод от Урала.
Черт с ним, что он зацепит нас.
Нажрусь картошки до отвала.
Кузбасс — Урал, Урал — Кузбасс.
Я исходил пешком весь город,
Повдоль разрезанный рекой.
В буран колючий, жгучий холод
Бродил один я, как изгой.
В центральной части, днем, по скверу
Гулять мне нравилось порой.
Цепляясь, ветер бил по телу,
Вдруг исчезая за горой.
И отбивая марш колодок
По серебристому снежку,
Баянов Лешка — самородок —
Читал стихи мне про Луку.
На берегу Руслан ладони
Простер, чтоб взять булатный меч,
И Черномору на кордоне
Башку с отметиной осечь.
Меч дарит вышедший рабочий
Из летаргического сна.
Рабочим хочется, короче,
Чтоб к нам вернулася весна.
Американские коттеджи
Стоят на горочке крутой,
Как закоптелые надежды
Цивилизации другой.
Наговорил я разных баек.
Прости меня, читатель мой.
Шел по мосту я через Яик,
Ступни несли меня домой.
Свело, как циркуль, ноги в жопе,
Но стоит их раздвинуть лишь —
Одной ногой еще в Европе,
Другою в Азии стоишь.
Июль 1988 г.