Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине?!
Что нужно было этой женщине, в глазах которой
всегда горел какой-то непонятный огонёчек,
что нужно было этой чуть косящей на один глаз
ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами?
Не знаю. Мне неизвестно.
Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»
Ах, эти жёлтые цветы, их подлый запах
Скользит по улицам Москвы и горько вянет;
Оскоминой в ноздрях, тоской… во взглядах,
Бесплодьем миража…, что манит, манит.
Ведь в сказку хочется поверить так, порою,
Без всякой праздной мишуры и экивоку,
Полушкой де припрятанной за щёку,
Иль доверху забитою мощною…
Ей повезло… суметь всё заиметь,
Чего бы от души, она не запросила…
Но, договор есть договор, и ясный свет
Из глаз прогнала ей неведомая сила.
И хоть Она, она по-прежнему мила,
И ввечеру не мучают сомнения,
Не заиграли в полный блеск её меха,
Не заискрились драгоценные каменея.
Всё вроде есть, да всё не про неё,
Не радует с едой, изящная посуда,
Ну, а в фужер вино, в стакан ли молоко,
Неважно, что нальёт и принесёт прислуга.
Любезен муж, Наташа под рукой,
Наряды, согласованные с модой…
А взгляд бежит болезною тоской,
Обременённый мыслью нездоровой:
Года сплелись, как в кокон шелкопряд,
Надежды нить изгажена химерой,
И наплевать о том, что говорят,
Там во дворе за бархатной портьерой.
Она заложница и в этом её суть,
Сиди да жди свой судный день расплаты,
Но что поделать, уж, не обессудь,
Долги и тут, и там к оплате святы.
И пробил час, и выгнана во двор
Из дома в сень, весенних ясных улиц,
Где средь толпы блуждал тревогой взор,
В надежде, что б они не разминулись.
Ей мастер нужен был и весь указ,
Он сыщется, конечно, непременно,
Но, всё-таки, она косила глаз,
В сомнении, что поняла всё верно.
Как хрупок иногда знакомства лёд,
Она сама взяла его под руку,
Отринув все сужденья наперёд,
Оставив на потом сомнения и муку…
Подвальчик маленький, две комнаты всего,
Но бушевал в них мир времён Пилата,
Иешуа Га Ноцри, Варавва, ну и того,
Кто родом был, наверно, с Кариафа.
Здесь всё дышало только лишь одним,
Дурная весть для них Благою стала,
И мир отринутый, вдруг сделался чужим,
Как отзвучало то, что их сжигало.
Пропал и в неизвестность канул Он,
Она вернулась к прошлому устою
И всё ждала, когда же вещий сон
Её накроет сладкою волною.
— О боги, боги, милость ваша где?
Безрадостное, серенькое небо,
Грачей круженье в полной тишине,
Мосток корявый, речка — всё нелепо.
Вода мутна, как дохлой рыбы глаз,
Деревья полуголые дичатся
Украсить нищетой своей пейзаж,
И не стараются, хоть чуточку, пытаться.
Ни облачка, ни тучки, ни листка,
К чему бы взгляд хотя бы мог стремиться,
Лишь одинокая осина у моста,
С желанием скорее удавиться.
Убогое, не знавшее цветов,
Кривило бок бревенчатое здание,
Не банька и не кухня, чёрте что,
Не вызывающее даже сострадание.
Но дверь скрипит, Он покидает дом:
Замызганный, в наряде непонятном,
Лохмотья странные, волос свалявших ком
И взгляд встревоженный болезнью безвозвратно.
Он машет ей замедленно рукой,
Зовёт и манит в свою хлипкую хибару.
Она спешит по тропке роковой…,
И в явь - провал, как в воду, прямо с яру.
Что это было всё – ж: видение, мираж?
— Я верую! — торжественно шептала,
— Что не безумие, не глупость и не блажь,
А верный знак, ведь сердце… трепетало.
Не может длиться мука без конца,
Наступит, наконец-то, примирение.
И бог признает правоту истца,
Я вижу в этом, истину видения.
И снова сон…,
И так знакомы незнакомые места:
Мост каменный, добротный, и ручей,
Бессвязностью приятственных речей,
На встречу размыкает ей уста.
Песчаная дорожка… тишина,
Над белыми, цветущими садами,
Узорное окно, венецианского стекла,
И стены с виноградными лозами.
Их вечный дом, приют усталых душ.
Награда или всё же — Воздаяние?
Неважно ей, когда теперь он — муж,
Служить которому и есть её призвание.