пылинки в свете лампы,
книги, книги,
в шафрановой кашае абажур,
и бродят неприкаянные игры,
как призраки, струясь по этажу.
иную форму снова принимая,
и, пальцы окуная в киноварь,
ты слышишь дребезг позднего трамвая,
закладкою вошедшего в словарь
тяжёлой речи города из камня,
свинцовой речи медленной Невы.
листаешь покрасневшими руками,
дичаешь и пытаешься завыть,
завить тоску петелькою пеньковой,
наполниться стопариком да всклянь,
но держат книги рёберные скобы
и дети нерождённые болят.