Ртутью расплавлено серое небо,
Ветер срывает пожухлые листья,
День будто был, или будто и не был,
Осень укрылась под шкурою лисьей.
Взглядом цепляюсь из окон вагонных,
Ежусь, врастая в тревожные дали
Вязкой земли на крутых перегонах,
Птиц перелетных и мглистой печали.
Горечь тоски затяжной неуемной,
Горечь тоски и дороги, дороги…
По косогорам, за край окоема,
Медленным волоком тянутся дроги.
Изб деревенских, в линялых халатах,
Жмутся друг к другу сутулые срубы,
И, привыкая к белёным заплатам,
В небо плюют почерневшие трубы.
За перелеском – пустырь огольцовый
Ластит дождями бурьянные травы,
Морок, запутанный в лапник сосновый,
Сизым туманом сползает в канавы.
А вдалеке виснет клин журавлиный,
Криком зайдясь от натужного лёта,
Будто уносит и боль, и седины
Стылой земли загрубевшей от пота.
Вмиг растекаясь по скрюченным венам,
И застревая в крови хрусталями,
Родины грусть до седьмого колена,
Небом оплакана и журавлями…