Помните эти поезда? Вагон "некупейный," не то "некупированный" (вроде собаки с хвостом?), то есть никаких, по сути, преград для общения с ближними.
Ближние, однако, не часто располагали к общению,-- в широком смысле тоже, можете считать эти обвинения облыжными,-- но рожи в вагонах казались уж вовсе булыжными.
Поэтому я ложилась на верхнюю полку лицом к окну и в неудобной позе -- на животе -- читала те или иные
Книги, иногда две попеременно,-- например, "Gone With The Wind" и "Справочник по педиатрии."
Казозлось бы, между ними должно быть много общего,-- Скарлетт, унесенная ветром, скарлатина, ветрянка,--
Но нет, это были, при ближайшем прочтении, совершенно по-разному грустные книги. И поезд гремел, как консервная банка
На хвосте у дракона.
Нижний попутчик игриво подергал меня за упавшую вниз опрометчиво длинную прядь волос и предложил горсть потных семечек, которые я отвергла "ввиду опасности сифилиса, или, по-твоему, сифона."
Попутчик увял и переключил внимание на толстопузого мента, застрявшего в проходе между откидным столиком и нашим купе (которое, конечно, не купе).
Между тем героиня одной из упомянутых книг утомленно откинулась на тот предмет мебели, который для рифмы можно назвать канапе.
Тогда я решила перекурить, как только мент пропихнется и можно будет пройти
В тамбур, стараясь не дышать по пути,
Так как дышать, собственно говоря, нечем,-- разве что ты прирожденный нюхач носков,
Надетых их носителями когда-то накануне штурма Перекопа, среди степного ковыля и зыбучих песков,
И с тех пор никогда, в память о славных днях, не снимавшихся (обет?.. талисман?.. о вонючий туман...)
Итак, цапнув сумку (свою, не чужую), иду перекуривать. В тамбуре сразу пристал с любовью какой-то нетрезвый уркан.
Пришлось запереться в сортире. Вы помните этот сортир?..
Забыли? Сублимация -- наш рулевой: сколько вытеснить нам удалось подворотен, подвалов, подъездов, квартир,
Поездных туалетов,-- но я отвлеклась. Разжилась, чиркнув спичкой, своим огоньком.
Сигарета зовется "Опал," как ответ на вопрос "что случилось с ее табаком?"
Интересно, что зеркало (было и зеркало, кстати,-- пожалуйте бриться)
Отразило лицо иностранной шпионки на грани провала, решившей совсем затаиться.
Мне, заметим, семнадцать в описанный выше момент,-- это значит, движением брови отбрею любого амбала,
Но в февральский зачуханный день даже это я делаю как-то устало и вяло,
С закипающей яростью вместо приятной иллюзии сверхпревосходства,
Помогающей в лучшие дни маневрировать без осложнений в стихии уродства и скотства.
Я решила накраситься, чтобы нехватку зимой основных витаминов,
На лице иностранной шпионки заметную вряд ли кому-то из ближних авитаминозных шатенов, брюнетов, блондинов,
Скрыть от тех, кто заметил бы, если бы вздумал явиться
Из других, витаминных краев,-- Сан-Диего, к примеру... да как они могут явиться? -- да мало ли -- могут присниться!
Вот ведь запросто снятся мне люди с февральским загаром!
Я открыла окно... я открыла бы, если б оно открывалось, окно... и по-прежнему пахло "Опальным" угаром.
Я решила накраситься. Нос не входил в эти планы,
Но тряхнуло вагон, и, кисточкой с тушью промазав (спасибо, не в глаз), я на нос себе нанесла две чернейших черты -- бутафорские, черною кровью истекшие раны,
Например, от укуса Пегаса.
Я решила, конечно, умыться и плюнуть на эту затею. Часы показали не более четверти часа
До прибытия поезда. Екклезиаст, в общем, прав,-- прошли и они.
Поезд встал. Отстегнуть привязные ремни
Мне никто не сказал,-- и, таща на буксире тяжелую тень --
Самолет в Сан-Диего, ремнями пристегнутый к плоскому животу с полоской февральского, лунного цвета загара, я отправилась прочь доживать свой вчерашний день.