Однажды лебедь, рак да щука ,
Точнее Беркли, Локк и Юм
Решили, почему б друг в друга
Не запустить свой острый ум?
И мне счастливый случай выпал,
Я слышала их голоса,
Но закрывалась дверь со скрипом.
(Их забирали небеса).
А я всё помню, не забуду,
Как Джон и Дэвид меж собой
Вели дискуссию про чудо,
Которое зовут любовь.
«Я вас любил, любовь еще быть может…»
Они не слышали таких прекрасных строк,
Но пробирала дрожь по коже,
Когда за дело брался Локк:
Ничто не проникает так глубинно
И не тревожит души всех людей,
Как отвращение к проступкам у мужчины
У женщины, что выглядит милей.
Любая страсть берет начало в муке
И в наслаждении находит свой покой.
Пока завязаны любовью руки,
Ты сердце лишний раз не беспокой.
И человек, он сам себе несчастье,
Но если есть желание, то вмиг,
Он разобьет тревоги все на части,
Не заглушая жалостливый крик.
Ох, если бы его услышал Пушкин,
Они б нашли свой верный идеал,
Но Юм и Беркли наполняют кружки,
Сегодня им закончить этот бал.
Но Локк еще не думал закругляться,
Он только-только пробовал на вкус,
Поэзию любви стирая в танце,
Своими мыслями об этике без чувств.
«Белое солнце и низкие тучи,
Вдоль огородов за белой стеной…»
Локк по-другому был жизни научен,
Локк философию пел под луной:
Не обижайтесь Декарт и Спиноза,
Мы не имеем врожденных идей,
Всё это опыт без лишних вопросов,
Всё это плод миллиона людей.
Что мне ответите Юм или Беркли?
Что вы молчите, где мысли и страсть?
Лучше б одобрили или отвергли,
Вместо того, чтоб в забвение впасть.
Тут то и встал Дэвид Юм у камина,
Заговорил тихим голосом слог:
Истинность духа являет мужчина?
Он эгоист, а считается Бог.
Если мы любим, то значит желаем
Счастья другому, тому, кто любим.
В этой любви между адом и раем,
Мы не страдаем, не делаем грим.
Вы на меня оказали влияние,
Джон, вы учитель моей простоты.
И почему я не слышал Вас ранее?
Можно сегодня я буду на «ты»?
«Грудь предчувствием боли не сжата,
Если хочешь, в глаза погляди.
Не люблю только час пред закатом,
Ветер с моря и слово "уйди"…»
И Ахматова знала - ужасно
Отпускать свои чувства в огонь,
Этот опыт она не напрасно
Собирала в чужую ладонь.
Она знала значение чувства,
Одиночества, так же как Юм,
И писала стихи, когда грустно,
И любовь одевала в костюм.
Только мысль о великом поступке,
Непременно нас вводит в экстаз,
И мораль вдруг становится хрупким
Отражением искренних глаз.
Это лишь природа наших мыслей,
Мы не в силах с ней вести борьбу,
Даже если зубы крепко стиснем.
Всё у нас написано на лбу.
Плюс еще свободы в нас ни грамма,
Всё – необходимость или страсть.
Глупая иллюзия обмана
И попытка в море жизни не упасть.
Что ответишь, мой второй учитель,
Джордж, епископ многих сильных душ?
Локк и Беркли, больше не молчите.
Кто-нибудь меня обезоружь.
И склонил седую голову товарищ,
Что держал сегодня слово о любви:
Беркли, ты нас вроде уважаешь,
И поэтому скорее говори.
«Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело свое.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твое?»
Это Блоком так нежно воспета
Наша краткая, странная жизнь.
К нам приходит со смертью поэта
Осознание правды и лжи.
«И ни страсти, ни наши идеи,
(Вдруг сказал нестареющий Джордж),
Не пойдут без тебя по аллее,
Коли сам ты их не поведешь.
Существует лишь то, что мы знаем,
Что восприняли тонкой душой.
И тогда между адом и раем,
Понимаешь, что всё хорошо.
Господа, и ведь все наши мнения
Столь глупы и абсурдны порой,
Не в обиду для вашего гения,
Каждый спорит с своей головой.
Да и к слову, все рвутся к признанию,
Но так мало людей, что умны.
Никогда я не видел поганее,
Чем персоны, что жаждут войны.
Все ведь право хотят иметь мнение,
Только мыслить никто не учил.
Ну и где это стадо из гениев,
Что возьмут в свои руки ключи
От судьбы всех побитых и брошенных?
Правда польза от глупости есть.
На вопрос мой: ну, рыцари, кто же вы,
Что меняют на радости честь?
Мне ответят смущенно и горестно:
Мы познали тяжелую жизнь.
Потеряли чужое достоинство,
Чтоб своё без труда заслужить.
Как нелепы слова о познании,
Мы сегодня ответим добром,
Только завтра всё громче ворчание,
И ругаем, ругаем пером
Всё, что истиной было наверное,
Всё, что раньше так больно рвалось.
Все мы больше чем высокомерные,
А в итоге останется злость».
Джон и Дэвид сидели и слушали,
Этих пламенных слов океан.
Между этими тонкими душами
Созревал занимательный план.
«Опроверг меня, значит, сознательно –
Говорит неприветливо Локк.
Я отвечу тебе обязательно,
Краткой мыслью своей между строк.
Не бывать, говоришь, моим знаниям,
Что из опыта силу берут?
Только разум осмыслит дыхание,
Только разум господствует тут?
Ну тогда ни к чему нам поэзия,
Ни к чему все слова о любви,
Ведь они словно острые лезвия
Мои чувства находят в груди».
Дэвид Юм подхватил этот яростный,
Разгоревшийся Локка порыв.
Этот спич был такой пятиярусный,
Беркли слушал, о жизни забыв.
Но все споры утихли со временем,
Три философа вновь при своем.
Я хочу, чтоб меня тоже гением
Называли с любовью потом.
«Если друг твой в словесном споре
Мог обиду тебе нанести,
Это горько, но это не горе,
Ты потом ему все же прости».
Вот и всё, моя память иссякла.
Ничего не припомню теперь.
Я и так, словно, силой Геракла
Из себя извлекала, поверь,
Эти мысли ушедших на небо,
Не постигнутых глупой душой.
И пускай это было нелепо.
Это было с любовью большой.