Я каждый милиграмм твоей крови помню,
Кожу бронзовую в лучах Арлеанского солнца,
Что жгло ожогими затушенного пепла,
Как растертая чернью акварелевая краска.
Газетные вырезки с твоим лицом от ветра,
Брюзжащего слюной, разлетаются, ласка
Твоих натянутых нитью конечностей в метрах
Неизмеримых проложают сглаживать
Шероховатость моего воска.
Ты в словах латентный, гремящий цепями
Средневековых призраков. Отточеного лоска
И самокритичности хватает на меня с Вами
На целый год. Они краткость превращают
В плацебо регрессивного роста.
Пока глотающие искатели с TV гадают,
Кто из нас сверху/снизу, уйдёт с помоста
Раньше, заведет семью мещанских стаю,
Ты лаконично каждую ночь
расстираешь мой кожный воск.
Руки Арлеанских лучей не доходят
До линии роста сухих волос.
За нами следят и будто ловят,
И чтобы провести с тобой любовь
В полночь, заказываем номер в "Росс",
Лишь бы гостиница для нас с тобой
Казалась тем самым махровым домом
(С кабинетом на пять шагов на этаже втором,
С разящей честолюбием белизны кухней.
Где спальня укроет нас крепким окном
От клещей городских да уличных трудней.)
Внутри латынь разбавляется числами,
Ты для меня - имя с N-ым возрастом.
В Херес льёшь мизерное количество
Сока вкусами сладко-кислыми.
Запиваешь тонко бледными,
Мой человек N-ный
С седыми и обвыслыми.
Продолжай растирать акварель пепла,
Наставлять на податливого меня прицел.
Я все-равно останусь в дешёвых газетах,
Шуршать огнём от сырого ветра,
Плюющего на многолюдном пароме.
Это было бы грустно, что жар и тепло
В гостинице ближе, чем в нашем ... .
Но, если быть лаконичным,
То это всего лишь смешно.