В плаще, в узкополой разодранной шляпе,
Сидела колдунья, одна, у котла;
В перчатках из грубого черного драпа,
Ловила, уставшая, брызги костра.
Смеялась недобрым пугающим смехом,
И ухал ей филин столетний вослед
Таким же глухим и пугающим эхом!
И эхо сулило проклятье и вред.
Вставала колдунья… и долго искала
Засохшие травы и гор тишину;
И черною злобой своей отравляла
Весь воздух. И в нем растворяла вину.
Несчетные годы летели, как птицы,
Покрыли лицо темной сетью морщин.
Когда - то она, черноглазая жрица,
Жила и пророчила среди мужчин.
И филин один с ней сегодня остался,
И старая дружка – родная метла…
И замысел в сердце дрожащее вкрался.
Огнем опалить эту землю! Дотла.
И долго смеялась так страстно и звонко,
Что тени сокрылись в пещерных углах;
Потом зарыдала. Надрывно и тонко.
И филин увидел трепещущий страх.
Металась, страдая, и вспомнила что-то,
Забылась, и жрицею стала опять;
И из своего полузатхлого грота
Взлетела. Трагедией благословлять.
Кричали ей вслед те, кто понял вначале,
Что жизнь обречет на страданье во тьме.
Ответила: «Крылья уже обломали,
Теперь я летаю на дружке – метле!»
И хохотом злобным она разразилась,
И жгла в своем смехе она всё, что есть.
Когда – то богам разноликим молилась.
Теперь - никому. Это девичья месть.
10 июня 2007 г.