Не помню, что я бросил, уходя.
Который месяц не было дождя.
Земля была шершава и суха,
И новую черту взялась соха
Класть поперек весенней борозды.
Авось, теперь воздастся за труды…
Не воздалось.
И к первым холодам
Пришлось чинить обряд то тут, то там,
Соломенную бабу схоронив
В кургане посреди бесплодных нив.
Когда зима ушла, забрав своё:
Больных, бродяг, детей и старичьё,
Мотыгами дрянными рассекли
Промерзший череп матери-земли,
Младенческий весенний родничок.
А… хоть и мать, да получи тычок!
Раз не дала живого – животу,
А отняла. Ату её, ату!
Соломенная баба не взросла –
Иссохлась, как и прочее, дотла.
А после посевной пришла вода,
Истлевшие желая невода
И лодки, и тела в себя впитать,
И жаждая поить и увлажнять.
А с ней пришли промоины в жнивье,
Трава в домах и прозелень в белье,
И ржавчина, гнилые закрома…
А за водой маячила зима.
Шел третий год, как я покинул дом,
И как ходил, молчанием ведом.
И я совсем своих не помню слов,
Что бросил за порог и был таков.
И вдаль глядят опухшие глаза.
Закрой же дверь. Я не вернусь назад.