соцарт

СОЦАРТ
(стихи написаны в 1986-1990 г.г.)

 
БАЛЛАДА О КОЛБАСЕ
Я шёл по городу, стыдливо
Заглядывая в крапинки-глаза,
Но видел много-много жира,
И губы напевали: колбаса.

Стоял я долго в магазине,
Сомлел, внимая голосам,
Ревущим хором и органом
Мне в оба уха: «Колбаса!»

Шагал по площади я Мира,
Но скользко было маленьким глазам,
Я видел много дерзостного жира,
Лепечущего сладко: «Колбаса!»

Потом, купив бутылку пива,
Я кайф ловил, вперяясь в небеса.
И вдруг увидел, голову закинув,
Ползла по небу колбаса!

Я очень сильно рассердился,
Таким не веря чудесам,
Но тут совсем осатанился –
Сидела рядом колбаса.

Дрожащая, нежнейшая и розовая -
Такая, - дыбом встать пришлося волосам,
Прилив жестокий аппетита вызвала
Подмигивающая в оболочке колбаса.

Я побежал, в пустом кармане шаря,
И брюками советскими скрипя.
Повсюду мне мерещились кошмары,
Мир заполняла колбаса!

Колбасы пели и дразнили,
Других колбас производили,
И всюду прыгали колбасные хвосты.
На полках, жирно развалившись,
Или подальше, по углам забившись,
Лежали, трубочкой вытягивая рты,
А, может, задницы, колбасные хвосты.

Но тут, как будто ангелом подосланный,
Мои виденья чтоб прервать,
Ко мне метнулся хам разнузданный,
Колбасными щеками поводя.
И вдруг он удивлённо пискнул:
-Вы говорите по-английски?

-Нет, я, дружок, люблю сосиски!
Вот так ему ответил я,
Целлофаном гордо шелестя.
 
О МОЛОДОМ В СТАРОМ КОЛЛЕКТИВЕ
Я безобразна как Горгона,
Как чума бубонная.
Я внедряюсь как сперматозоид,
Нарушаю девственность устоев.
Я вонзаюсь, как микроб
Студенистую дряблость бьёт озноб.
Наступает бешенство, пена из рта.
Что я такая,
Я не виновата, я не виновата,
Что немного угловата!
Я желанна как раб немой,
Возлюбленный крепостнической душой.
Я вкусна, как мышь для кошки.
Для меня готовы
Вилки, ножи и ложки.
Где я – там дым и пламя,
Столбы с столпами ходят табунами,
И рушатся, и давят,
И маты там снарядами летают –
Ужас то какой!
Прощай навек покой!
Прыгуча и игруча,
Как проволка колючая,
Вползаю в зону сна,
Где вечная весна…
Там в стаи все сбиваются,
На фронты разбиваются,
Идёт, грядёт
Гражданская война!
Война в стакане чая,
Идёт она отчаянно –
Желудка с колбасой,
Прощай навек покой!
  Как уксусной эссенцией
Пройдусь по мордуленциям
И ёршиком прямым –
По извилинам тупым.
Процедура неприятна,
Но я не виновата,
Нет, не виновата,
Что немного угловата.
Вот вам вата,
Вот вам бинт,
Скандирующим дружно:
«Дорогу – молодым!»
 
ТЕМ, КТО ТОСКУЕТ О ДРУЖБЕ, УСТАВ ОТ ЛЮБВИ
Вы обиделись, что я любила ваши уши-
Ваши уши, раскидисты, доступны и нежны.
Ну что за обида, право, послушай,
Коли уши ваши мне очень нужны.
Вам обидно, что ваше естество мужское
Не сразило меня наповал.
Я устала от этого, послушай,
Кто только этого мне не предлагал –
Барсом,
шакалом,
 змеем-
Прыгал, душил, нападал!
От кого только и как я не убегала –
Кошкой
Змеёй,
Птицей –
Скользила, исчезала, взмывала!
Кто только с телом моим не играл.
С чьим только телом я не играла.
Я устала! Я устала! Я устала!
Я хочу только уши.
Я люблю только уши.
Ну, смотри же мне восторженно в глаза
И слушай.
 
ПРО ЭМБРИОНА
Я долго спал.
Я слишком долго спал.
Я скрючен был насильно в эмбрион
И загнан в толстостенную пробирку.
Я по натуре вежлив –
Я вам дал.
И даже на пробирку вешать бирку.

Здесь теплится такой-то.
Как он свеж! Как моложав! И как невинен!
Он в ранней юности сюда задвинут.
И это навсегда.
И здесь он сгинет.
И старца с неморщинистым лицом ты не тревожь!

Но я проснулся всё ж,
И начал корчить рожи,
И непристойные показывать места,
И матом говорить,
Рвать удила и вожжи,
И фиги всем совать из-за куста.

Сбылась мечта, и гнев, и месть, и воля!
И на свободе члены распрямляю я.
Пуста пробирка с биркой!
Не разбита…
И одежды белыя
Кого-то ждут, бессонные.
Взамен меня.
 
ВО ИМЯ МИРА НА ЗЕМЛЕ…
Во имя мира на Земле
Трудился грузчик дядя Вася
И каждый вечер сильно квасил
Во имя счастья на Земле.

Народ и партия – едины!
Вот это дядя Вася знал.
И потому не ел сардины,
И килькой водку заедал.

Не жил Василий наш бесцельно.
Цель - коммунизм, не проведёшь!
Василий не был мучим ленью,
И бормотал – рупь двадцать, ёж.

Вперёд, к победе коммунизма,
Дядь Вася близился с утра,
Когда болезь превозмогая,
В автобус с криком лез «ура!».

Свобода, равенство и братство
Дядь Вася телом ощущал,
Когда за тёмной раздевалкой
С друзьями на троих бухал.

Всему предел, всему кончина.
О том дядь Вася не тужил.
Марксизм-ленинизм причиной
Его веселию служил…
 
ТАМ БЫЛИ ВСЕ…
Там были все,
Там плыли тряпки,
Змеились тряпотные груши.
А кое-кто там бил баклуши,
Упруго, барабанно бил.
Закройте уши,
Закройте уши!
Вот придет маленький дебил!

Он вздыбит крохотные ручки,
Оскалит маленький роток.
Бегите прочь,
Он хочет кушать,
Он хочет грязью прыснуть на цветок!

Ложитесь все,
На землю все ложитесь.
Там будет хорошо,
И зарево взойдёт!
Он хочет кушать,
Он хочет кушать.
Он придет,
Он уже идёт!

И будет хаотить фонтан.
Он будет струи распускать павлиньи.
На землю ниспадёт стакан.
Стакан и из земли изыдет!

Наступит грозный час,
И будет жуткий чёс.
Наступит круглый кросс,
Чечётку отбивая,
Закружит человечья стая –
Как таракан в плену.

Посланники прекрасные, летая,
Воссядут по главам
И прокричат: «Салют!»

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Забрызжут голубые капли,
Повеют трепетные ветры,
Забрезжат сизые рассветы
И дети сирые придут.

Придут с протянутой рукою,
Что скажешь им, Иван Петрович,
Какую папочку откроешь,
 И ею попочку прикроешь,
Иван Петрович, старый плут?

Сверкают голубые капли,
И жгут из дыр вселенских ветры,
Иван Петрович на рассвете
С кровавой папочкой встаёт.
Как будто солнце ярко светит,
Как птичка ранняя поёт.

Но нет, ты деток не обманешь,
Но нет, ты их не проведёшь!
Ты деткам солнца не заменишь,
За птичку-рыбку не сойдёшь!

И дети стран соединятся,
Возьмутся за руки малютки,
Улыбки сизые сольются
В могучий буро-синий смех.
Зашутят лысые головки,
Кривые ножки распрямятся,
Ножи под стук и лязг взовьются,
И может тут случиться грех…

ЯБЛОКО
Овеваем вонючим ветром,
Продырявлен кислотным дождём,
Не хочу я висеть на ветке
Гнилым и корявым плодом.

Не хочу я скрипеть в пустыне,
Там, где вздыбился всяческий хлам,
Где гуляет холмами настырными
Неживых людей причиндал.

Не хочу взывать в эти мёртвые уши –
«Скушай, Ева, Адам, скушай!»,-
Никто не услышит мой крик.
В прах вспорхнули последние зубы,
Никто никогда уже есть не будет,
Никто не покажет язык.

Где отсохли последние ветки
И скончался последний микроб,
Я подобен кусочку газетки,
Прикрывающей задницы грот.

ВОТ СТВОЛ…
Вот ствол.
Винтовки ствол.
Вот ветвь.
Дороги ветвь.
Вот лист,
Который мне исчиркал программист.
Винтовки ствол -
Программисту на стол.
И чтобы лист он съел,
И больше бы не смел
Программировать
ветви, стволы и листья.
 
ЕГО ГУБЫ ТВЕРДЫ
Его губы тверды,
И походка тверда,
И зубы –
Как сталь клинка.
Его взгляд словно медь,
И зрачок как кристалл,
Он от жизни ещё не устал.

Он по трупам шагал,
Он по братьям шагал,
Трупам чьим – не смотрел
И не ощущал
Сдохшей совести,
Горести, радости.
Только б вынырнуть.
Только б выгрести
Хоть на малости,
Хоть на пакости.

Когда надо – молчал,
Когда надо – кричал,
Песни пел и плясал,
Когда надо.
Он себя словно глину измял, испинал,
Свою кожу содрал,
И с презреньем швырнул.
Вместо кожи одел то, что принято.
Вместо сердца – мотор пламенный.
Без сбоев, без писка,
С сверхпрочностью, без риска -
Не сжечь его аду плазменному.
Не прожечь его  глазкам
Прекрасным, как небо ласковое.

Он не зря не давал улыбаться устам.
Он не зря устами мысль искривлял.
В кулаке своё сердце как птицу сжимал,
Чтоб не пелось и не леталось,
Только хруст раздавался – себя он сжимал.
«Я выживу», - так он сказал.

Он линял, он стонал,
Он судьбу проклинал.
Очень больно линять юной кожей.
Он менялся, менял,
Всех менял, продавал,
Он трудился, как раб чернокожий.

Он топтал своё тело и душу топтал,
Чтобы тело прилично смотрелось.
В эталон он профиль и взгляд свой вгонял,
Дэзом как проститутка вонял
И хотел так, как всем хотелось.
И любил он тех, кого надо.
И ласкал он тех, кого надо.
И верил тем, кому надо.
Лишь бы только не быть нескладным.
Лишь бы только не выпасть из ряда,
Из тесного, слитного ряда
Заоблачного райского отряда.

Свою совесть распяв,
Говоря нараспев
То, от чего блевалось,
Он шёл от того,
Он шёл от тех,
Что выгодно им продавалось.

Он мчался от слёз,
Он мочился от слёз,
Он марался от слёз кровавых.
И, не брезгуя, руки хватал на лету
В чёрном сале от дел неправых.
 
НАМ БЕРДЯЕВ НЕ НУЖОН
Нам Бердяев не нужон, не нужон.
Фидеизмом пахнет он, пахнет он.
Подавайте нам марксизм-ленинизм,
По науке мы построим коммунизм, коммунизм.
Вот построим, так построим – будем жить.
И научимся тогда всесторонними быть.
Будет каждому из рога –
Ешь, пей – не хочу…
Ну да ладно.
Я пошёл.
Я шучу.

ОДНАЖДЫ ТРИ ТОЛСТЫЕ ДАМЫ
Однажды три толстые дамы,
Примерно пятидесяти лет,
Как-то гуляли по бульвару,
И каждая имела сумку и пакет.

Три толстые дамы,
Бывшие бухгалтер,
Плановик,
Экономист
Гуляли важно по бульвару.
Беседовали. Голос каждой
Был басовит и бархатист.

У каждой была замужняя дочка
И по паре откормленных внучат.
Каждая была специалистом по цветочкам
И выращиванию редиски и котят.

ЖИЗНЬ ДОБРА
Жизнь добра ко мне, добра.
Ни золота, ни серебра,
Ни уюта, ни привета,
Ни весёленького лета
Мне не дарит, не дарИт.
Да и мне не надо это.
Жизнь дарит мне сюжеты.

ПЕСНЯ, НЕ ДОШЕДШАЯ ДО СЕРДЕЦ
Умирала песня, сердце не пронзив -
Слишком толсты жировые оболочки.
Слишком мощные в народе почки,
И в мочу перегонялся смысл и мотив.
В сперму, в член, потом в презерватив.
И на этом песне смерть. На этом точка.
 
ТИГР
Если юного тигра
Одеть в одежду защитного цвета,
Прикрыть мускулистых игр радости,
Сердце твоё будет сладостно биться
При виде этой пакости.

Сладка защита сердцу твоему,
Прединфарктно дрыгающемуся
 от каждодневных тревог –
Как бы голый тигр, прыгая,
Какого-либо вреда причинить не смог.

Юный тигр вне правильной клетчатости -
Для государства – верх опрометчивости.
Голые тигры в массовом  масштабе
Нуждаются в организационном штабе.

От подобной защиты
Сердце успокоенно защемит.
Вместо тигра запрыгает
Полуувядшим мячиком веник
На зелёном поле с запланированной травой.
Спокойно, граждане! Тиграм - отбой!

ПТИЦА СЧАСТЬЯ
Птица счастья завтрашнего дня,
Полюби меня, вылюби меня.
Птица счастья завтрашнего дня,
Крыльями гремя,
Не убей меня.
Птица счастья завтрашнего дня,
В жопу вставь перо,
Тебе ведь всё равно,
И лети, звеня,
На просторе дня.
Птица, скинь парик,
Он к лысине приник,
Греет, как парник,
Птица, скинь парик!
В тёплые края, в дальние края,
Перьями шумя,
И хвостом свистя,
 Першингом несись
В голубую высь.

БЫТЛО
Бытло, бытлятина,
В точечном доме,
В точечном доме,
Точками-гномами
 В частых ячейках
Семьи живут.
В частых ячейках,
Как пчёлки в сотах,
Гудят, жужжат,
Жалят врагов.
Мёд собирают,
Добро таскают
Со всех дворов,
Всё в соту, всё в соту,
Со всех сторон.
О, города сон!
О, города стон!
О, города солн-
Солнце быта навек.
 
ТОВАРИЩ МАКСИМАЛИСТ
Товарищ максималист, не читающий книг!
Счастливый ты человек,
Я тебе завидую!
Живёшь ты вольной-превольной птицей,
Крыльями к высям припав,
На свежих ветрах,
Летом и зимой ходишь в кирзовых сапогах.
Вольная-превольная птица.
Смотришь «Сталкера» 10 раз,
Что-то своё на ус мотаешь,
Кушаешь лук и нагло воняешь,
И перед девушками предстаёшь без прикрас.
О, вольная-превольная птица!
Товарищ максималист двадцати трёх лет,
У которого всё впереди.

МАЛЕНЬКАЯ ЖЕНЩИНА
Дом построен на песке безрадостном
Из тяжёлых камней безверия.
Без любви и надежды в том доме живёт
Маленькая женщина, не желающая видеть.
Счастье не впорхнёт в тот дом,
Случай дивный тот дом стороною минет,
Дружбе дышится тяжко в том доме.
Маленькая женщина
Царит
  Одна
  в этом доме.
Её царство уныло, но это – царство!
Ледяная пустыня кругом - это царство!
Все взбунтовавшиеся рабы ушли.
И осталось одно -
Маленькой женщине -
Царствовать…
 
ТУЧКА
Бьётся, вьётся, ветром пьётся
Серебристая листва.
А над ней рваное облако
коварно
крадётся,
Чтобы свой сумрак трезвый
Накинуть на вас исподтишка.
Тучка – кусок изодранной ватки,
Нет, не заткнуть тебе пьяную глотку
Радостных взвизгов, хмельного веселья,
И клокотанья, бурленья, движенья,
Без всякой там вашей тупой объективности,
Просто
Когда
Хорошо,
И солнце слепит глаза до слёз.

ПОЭТ
По берегу канавы сточной
Бродил я, хиппи одиночный,
С котомкой, где лежала лень,
С глазами, любящими тень,
И день, и на плетень бредень,
С мозгами, может, набекрень –
Путник, вечный путник.
С единичной
Природнокудрявой
 своей головой,
С единичной своей субкультурой,
Не ковыряйтесь в архивах сетей –
Не числюсь я в номенклатурах.
Я одет очень модно,
По последней моде своей –
Снятой с голого ангела в облаке.
Я живу средь незримых, болтливых друзей,
Зашёптывающих меня до обморока.

РЫБА
Я рыба на Вселенском берегу,
Лежу и умираю я столетье.
Я силы жизненные берегу
И созерцаю мутно лихолетье.

Хватаю брызги влаги нежным ртом,
Истерзанные жабры освежая.
Ни звука нежный рот не извергает,
И в муке немоты я только бью хвостом,
Песок взмывая, разрывая,
Без крика только бью хвостом.

И, обессилев, словно засыпаю,
И ухожу от всех в небытиё.
И снова от волны капризной оживаю,
И тело мощное я напрягаю,
и рвусь я в океан – мой дом.
 
Я - КАФКА
Я – Кафка. У меня бровка.
Я синяя морковка.
Я горная орлица.
Я Максим Перепелица.
Кто пишет смешнее,
Тот пишет слышнее.
Кто Ельцина прочёл указ,
Дикий тот дикообраз.
Кто колбаску съел,
Тот друга Васю съел.
Тот дружелюбней стал,
Кто дыбом на подругу встал.
Нет, не добра я, не добра.
Я не в тьме кромешной бра.
Я в тьме ледяной
Кузнечик дрянной.
Самый голодный.
Самый холодный.
Я страдаю за всех,
Но ведь этого и не нужно.
Нужно всем улыбнуться
И рассмеяться весело –
Ха-ха-ха!
Своим весельем развеять скуку,
Лёд растопить своим эгоизмом,
Своей бобровой шкуркой
Противостоять борьбе тьмы и холода.
Да здравствует бобровый воротник,
Сребрящийся в ночи морозной.
В гавне навозном
Вот это он-
Жизнь сохранивший
Бобр добр!
А я лёд ледяной,
Как все.

АМУР
Моё сердце истыкано стрелами
Злого-презлого Амура.
Да, стреляешь, малыш, ты метко,
А я беззащитен и гол,
Как тигр,
Запертый в клетке,
С шерстью, выстриженной у сердца.
Я ветеран любви,
Истерзанный боец.
Я инвалид любви.
Приходит мне конец.
Малыш, остановись.
Ну, дай же мне пощады!
Сердце нежное моё –
Не для игр площадка!
Ты сильно обнаглел,
Крылата мелка тварь.
С тобою прилетел
Опасный контрабандный товар!
 
Я БОЛЬНА
Я больна.
Я серьёзно больна.
Я нежна.
Я сверх меры нежна.
Изнутри я вольна, как волна,
И капризов полна –
Не могу, где попало,
Не могу, где охота,
Не могу, где торговля,
Не могу, где война.
Я просто, просто больна.
Рука моя маломясиста-
Не цепкая и не увесистая –
Легка, как взмах крыла.
Я хрупка.
Как хрусталь, как кристалл
Мои кости хрустят.
Под зубами хрустели.
И под пальцами арфою пели,
И от взглядов робко хрустели,
Когда взгляд на меня упадал.
Уберите, уберите глаза.
Ими лучше тоннели бурить.
Ими лучше камни дробить.
Прочь, чугунные ваши глаза.
Прочь, цепочки и цепи дыхания,
О, исчезни, звенящее марево -
Я от них как рыбка изжарена,
Отпустите на волю меня.
Уходите, звериные пасти
С ароматом зубовной пасты.
Я, увы, посторонняя дочь.
Я, увы, посторонняя дичь.
Прочь, чрезмерная ночь, прочь.

БОЛЬШЕВИК
«Рогатая кобылка бродит по полю.
А мне всё лень, всё лень, всё лень.
Я не олень.
Не конь
Не бык.
Я от всего, увы, отвык –
Ведь я поэт, ведь я велик,
На волю б мне»,-
Так песню пел и брёл в степи
Могучий красный большевик.
 
ОЛЕНЬЯ ПОЭМА
Мы пойдём к оленям разным,
Мы пойдём к оленям поздним,
Называемым бескрайним,
Снежным именем «Букле».
Вы смотрите, не пинайтесь,
Вы, смотрите, не кусайтесь,
Вы, олени, не красуйтесь
На кастрюлях при заре.
Вот помойное ведёрко,
Не ведёрко, а забота,
Не забота, а забава
Бывшей партии для нас.
Глаз подбит, побриты ноги,
И ведут пути-дороги
Напрямую – в унитаз.
Высший класс - рабочий класс.
Класс плечистый и упрямый,
Класс сосущий долго маму,
Это просто Верин таз.
Забияки, подкоблуки,
Пришибалы и кульки
Выполняют чувство мести,
Отыгравшись на невесте,
Нюхают закат тайги.
А олени всё бегут –
Всё несутся по оврагам,
По врагам, всё прямо к югу,
Где пекут блины подруги:
Две сороки и вороны
Вместе с дятлом серпоногим.
Вот так встреча двух миров!
Двух евреев - очень мало,
Двух арабов – очень жирно,
Двух французов – очень грязно,
Двух грузинов – как опасно!
Лучшее всё где-то тут.
Где-то пали все олени,
Добежали, песню спели,
Показали всем рога -
Прутья нежные чащобы.
И болотные утробы
Протрубили громко в трубы,
Целовав оленей в губы,
Засияло царство ночи -
До которой так охочи
Люди с стрелкой в животе.
Тараканы, мир покинув,
Превращались в куропаток,
Чтоб стряхнуть следы забвенья
На морщинистом челе.
Космология гражданки.
Космология морщинки.
Космология ширинки –
На гражданской обороне,
На гражданской на войне.
Скачут белые олени
С тараканами в седле.
Красный свитер у бугая.
Чёрный свитер у раба.
И никто, никто не знает,
Где его толчковая нога…

ФЕМИНИСТКА и ФИНИСТ ЯСНЫЙ СОКОЛ
Рыба, рыба.
Баба, баба.
Дыба, дыба.
Баба, баба.
Бура, рубка и жучок.
Вышел чёрный червячок.
Буду кушать, буду пить.
Всё равно кого убить.
Съесть корову, съесть ботинок,
И заплакать громко-громко.
Ах, котёнок, ах, телёнок,
Просто валенок какой-то.
Розовел закат.
Шёл полк ребят.
Октябрята пели песню.
Всем нам было интересно.
Прискакал какой-то хрен,
И упал он прямо в речку,
Сдвинув шапку набекрень.
Прилетали на тарелке
Да под соусом меренги,
Выдвигались чёрны негры –
Всё в шеренги, всё в шеренги…
Гири были, гири били,
Синий маятник блевал
От такой ненужной встречи.
Просто вечер, сизый вечер наставал.
Буду петь и веселиться.
Как со стула не свалиться,
Как с кровати не упасть –
Надо класть, класть, класть.
Надо слямзить этот вечер.
Жить беспечно, выть беспечно.
На дорогу взять, и выйти.
И с звездою говорить.
И с пистою говорить.
И шепнуть чего-то -ую.
В ус не дую. В ус не дую,
Пусть останется, стоит.
Мне пора, пора ужасно.
Спи, дитя, всё так прекрасно.
Синий облак, сизый нос.
У луны-то не подрос, нету слёз.
Есть одна морская сущность.
Если выдержать её,
То получится – о-о-о!
Это яблоко упало.
Жириновского не стало.
С демократом всё постыло.
Суп остыл и стыд остыл.
Только жгучий осоед
Возглавлял торжественный обед.
Спит вахтёр на вахте грозно,
Спит в дерьме мордоворот,
И выходят из ворот-
Десять витязей прекрасных,
Чёрти в чём, весьма опасных.
Убежим?
Ноги прыткие такие,
Словно бритвы.
Выдержат любые битвы.
Слон издохнет, только взглянет.
Леопард свинёнком станет.
Вот такая вот нога. Да.
И такая вот рука.
Вся зелёная, большая,
Как трава. Шелковистая, в духах.
Мчимся, словно на санях, к звёздам ввысь.
Рысь, берегись, брысь.
Берегись и ты совок.
Потеряешь свой хренок.
Серп то твой давно упал
Прямо в лужу.
Молот наковальней стал,
Прямо в жиже.
Прямо в как весь какой-то
Прыгает совёнок.
А глаза-то у него – умные-преумные.
А Минерва-то права, да.
У неё ведь голова, остальное всё прикрыто,
Всё листочками забито.
Всё.
Сдайте нас в макулатуру,
Породите рок-культуру, поп-культуру,
Просто попу, ну хоть что-нибудь,
Чтоб хлопать.
Вот паскудники какие,
Говорят, совсем большие.
Завалилась на бок Жучка.
Банки золотом звенят.
Сорок восемь, шестьдесят
Негритят и одна блондинка
Пляшет под сардинкой.
 
ДАЙТЕ ЖЕ МНЕ ПРОЧИТАТЬ ВАМ СТИХИ
Дайте же мне прочитать вам стихи
И показать рисунки.
Пока зуд во мне не утих,
Я буду ходить по струнке.
Я буду заглядывать в ваши глаза,
Говорить комплименты,
Целовать ваши руки.
Дайте же мне прочитать вам стихи
И показать рисунки!

ПЧЁЛКА
В жопе жало жужжало.
Хоботок сладострастно намок.
И вот, всем своим мохнатым тельцем
Я вонзился в цветок.

Мёд из недр травяных, водяных и воздушных
Проникал сквозь меня.
Насыщенный и парализованный,
И грезил среди бела дня.

ВЬЮН
Я вьюн, я жадный вьюн.
Я нагл и вечно юн.
Я наг, без рук, без ног,
В небо вонзаю цветок.
Я цепок и силён,
Я одухотворён!
И в этом таинство моё,
Счастливое,
Солнечнопыльное бытиё!
Нет у меня ствола,
Крепкого, как бивень у слона.
Я принимаю всякий сор,
Я обнимаю всякий вздор,
Я осязаю мусор.
Но чисты мои усики!
Я слеп, без глазок я!
Не плачьте, о, друзья!
Зато губами пью
Энергию вселенскую!

МЕТРО
Как ехать хорошо в метро,
Когда за окнами - ничто.
Так, фон лишь бесполезный.
Лети, червяк железный!

ЛЮБОВЬ
Это
Не гон
И не течка.
Это требует
Любви
Моё
Сердечко.

ВОРОБЬИШКО
Сыплются снежинки с неба
Воробьишко просит хлеба.
Дождь пошёл из синих туч-
Воробьишко стал епуч.
Если солнце припекает
Воробьишко распевает.

МЕЧТА ПОЭТА
О дайте, дайте мне среду!
Я авангард произведу!
 
В ОКНА БЬЁТ СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ
В окна бьёт солнечный свет и зной,
Шепчет листва тополей от ветра.
Уехали всею семьёй куда-то
Жильцы из соседнего дома.
Выходной.
Старик тяжёлой поступью
Вышел гулять, дышать кислородом.
Сел и смотрит сюда,
За любопытные окна,
Где
Картины по стенам, и куда
Ходят разные люди и разные
Девочки.
В окна бьёт солнечный свет и зной,
А я, в одной мужской рубашке,
Рисую розоволицую рыжую девушку
С синими лодками.
Что же так грустно и страшно
В этих прохладных комнатах.
Время, страшное время.
Это ты заполняешь мне душу и ум
Чёрной безотрадной меланхолией.
Я здесь одна. И душе одиноко и страшно.
Здесь, среди этих десятков женщин и девушек.
Сделать шаг, один лишь шаг
И выйти туда, откуда
Бьёт в окна солнечный свет и зной.
И там не будет страшно?
Среди разгорячённых потных тел,
Толкущихся по разогретому городу,
Слипающихся в душную толпу-поток,
Устремлённый к пляжу и паркам.
И в парке парко, крикливо, тоскливо.
На пляже сухо и дурно от мяса,
Выставленного напоказ,
Жадно захватывающего
Ультрафиолетовые лучи
И лениво-ревнивые взгляды.
Летний город. Скопище тел и душ,
Запертых невидимыми замками
На тесном каменном огромном пятачке,
Беспощадно раскаляемым солнцем,
Испускающим духоту и смрад и невидимые
Вредные испарения.
Толкутся, преют и сохнут
Неизвестно зачем и для чего,
Из-за зарплаты, пенсии, долга,
Миллионы двуногих,
И каждому хочется
Воздуха, свежести и развлечений.
Вон отсюда, куда угодно,
Туда, где естественно и свободно!

ДАЛИ
Сальвадор Дали
Жил в ужасной дали.
Зови, не зови,
Не услышит Дали,
Не увидит Дали
Ноги стройные мои.

Сальвадор, Сальвадор,
До каких же пор,
Будут нежные девушки милые
Проходить всё мимо и мимо!
Будут стройные девушки страстные
Излучать красоту понапрасну!
 
ПРИЗРАК
У меня от любви шизофрения.
Я вступаю с призраком в прения.
Я хожу, бормочу и вскрикиваю,
То, как котёнок, попискиваю.
Краснею от гнева, бледнею от счастья,
Плачу от несказанных им злых слов,
Трепещу, когда он приласкать меня готов.
Призрак возлюбленный,
Виденный раза два,
От чего помутилась моя голова.

СЕРДЦЕ
Я тебе своё сердце дарю.
Можешь взять, улыбнувшись лукаво.
Можешь бросить небрежно прочь.
Можешь с свистом и гиканьем
Начать футбольную игру.
Можешь потерзать, садистски радуясь.
Можешь любоваться, как цветком.
Ведь сердце – удивительная моя часть,
Чувственный стержень моей души.
Оно учуяло ваше биенье
И прониклось к нему бесконечным доверьем.
И где бы я ни была –
На дне Атлантиды, в США или на Марсе,
Оно будет биться в унисон с вашим сердцем,
И при виде вас рваться навстречу,
Как бы для поцелуя.
И в объятиях ваших таять в вас
И в вас растворяться,
Словно кровь наша дружит,
Как вино и вода, как вода и вино,
Отдающиеся друг другу повсюду…
А когда между нами встанет преграда
Усталости…
 
МУСУЛЬМАНСКОЕ
Исам! Если бы вы были мусульман,
И если бы у вас был гарем,
Я бы не отказалась оказаться там,
И даже бы от счастья ошалела.
Я ходила бы по гарему
В революционных красных шальварах,
Выражая этим протест и призыв.
Я была бы нежная и загорелая,
И целыми днями ела бы персики
И писала стихи.
Я бы вас жестоко ревновала
К вашим пышнобёдрым жёнам и вашим краскам и холстам,
Но, увидев, как вы рисуете тонкими, восхитительными линиями,
Всё бы вам прощала,
И вас любила бы самозабвенно,
Как вам захочется,
Без всякого стыда.
Но, говорят, в Сирии нет гаремов,
В Сирии люди библейски красивы,
Но много и  сирой бедноты.
Над Сирией сгущается сумрак серый,
Отросток дикого восточного безумия и войны.   

СИНИЙ АНГЕЛ
Воплотившийся мой ангел,
Когда я смотрю на вас,
Всё внутри меня холодеет,
И солнце бледнеет,
Воплотившийся ангел мой.
И бреду ли, заворожена, я домой,
И брежу ли я наяву, среди городских домов –
Мне видение, мой бред –
Твой синий,
Нестерпимо синий,
Сияющекрылый твой свет.
 
ГЕГЕМОН
Научите меня говорить!
Из меня лезет только мат.
Научите меня видеть.
Я смотрю, и вижу нераздельное месиво.
Научите меня ходить.
Я хожу, изогнувшись, как под тяжким крестом.
Научите меня веселиться
Без водки, папирос и девочек.
Научите меня думать
Что я не гегемон и передовой класс
А такой же человек.

ПОЦЕЛУЙ
Я берегу ваш поцелуй
И не желаю больше ничего.
Я всю себя вложила в поцелуй
И не желаю больше ничего.
И под коленями вдруг сделались выемки
Чтоб ноги твёрдые вдруг взяли и растаяли,
А за спиною качались маятниками
Два широченные крыла,
Мне не по росту, маленькой.
И тело тоже вдруг истаяло,
И стало хрупким, как скелетик птицы,
И сердце только сильно маялось,
И ваше ослепительное сияние
Вонзалось сквозь мои ресницы.
А вы же очень удивились,
 и испугались,
 и удалились,
Ужаленные сладким ядом в лёт.
А поцелуй,
 несмываем, незабываем,
Сквозь губы сердце жжёт.
И сердце
В самое неподходящее время
Поёт.

ХОЧУ ТЕБЯ, О РАДОСТЬ ВЕРЫ
Хочу тебя, о, радость веры,
О, усвоенья благодать,
О, жизнь не собой,
Чужих, о, песен, стать!
 
СТРЕЛЬНА
Поедемте в Стрельну, скорее туда,
Где хладно мерцает в каналах вода.
Где ласточек свист повис в вышине,
Где травы белёсы, подобно волне.
Где горд и надменен облезлый дворец,
Помнящий тайны царских сердец.
Замшелые арки вознёс к небесам,
Лукав, неподвластен балтийским ветрам.
Он помнит веселье умерших веков.
Скорее, друг, сбросим скуку оков!
Поедем же в Стрельну, где яхты горят
Как рыбы в лазури, построившись в ряд!

РОДИТЬСЯ ЗВУКУ
Как из беззвучной пустоты родиться звуку,
Как превозмочь ему смертельную ту муку,
Блуждание без компаса во тьме,
Наощупь, без преград, в ужасной немоте…

ПЕССИМИЗМ
Мне было грустно.
Над болотом
Металась стая белых птиц.
Мне было мрачно.
Словно кто-то
Со дна всплывал,
С лицом, глядящим вниз.
И снег всё сыпал, сыпал, сыпал,
Стремясь
Весны украсить наготу и грязь.
И волосы, торчать стремящиеся дыбом,
Влажнели, мокли и вились, змеясь.

Ты проповедь читал о чёрном пессимизме,
Что так нельзя, что так нельзя.
А под ногами чёрное шоссе сверкало,
Моста ограда тяжкая мелькала,
Я ж пела о своём, тебя заметно зля.
Мрак, снег и грязь весны
Перемешались.
С трудом
Деревни и кусты кругом перемещались.
Сгущался сумрак бытия.
А ты киркой бил глыбу пессимизма,
Сжигал светлейшие тлетворные цветы.
 Был пошл, как грязь весны.
 
НИЩИЕ АКТЁРЫ ЛЕНИНГРАДА
Нищие актёры Ленинграда,
Некрасивые, неумные ребята.
До седин до ранних всё играете,
А чего-то главного не знаете.
Душу нашу завораживать нетрудно,
Душу хладную, умершую, пустую
Песнею чужой, слезою мутной,
Весело терзать толпу густую.
Нищие актёры Ленинграда!
Сквозь вступительных экзаменов решётки,
Сквозь препоны и прищур дирекций
Вы добились своего. Отрада
Царствовать на сцене, сеть протекций
Ловко перебрав, как будто чётки.

Туфли скороходовские на ногах,
На ногах прелестнейшей сильфиды.
Платье покупное на плечах,
Ну такое точно, как у продавщицы Зины.
Прелесть в грубой и безвкуснейшей оправе
Блёкнет, вянет и теряет блеск…
Безропотна, безвольна, молчалива,
Она несла свой непосильный крест…

Она несла свой непосильный крест,
Который на себя сама взвалила,
Окинув взором жизнь свою окрест.
Пустыня позади неё дымилась,
Руины возвышались тут и там…
Грехи, гордыня, божия немилость…
«Пусть хоть кому-то жизнь свою отдам!»,-
 Она вскричала – и явилась цель…

О, цели, цели, цели,
Без вас лишь канители
Жуку и муравью,
И лорду, и жулью.
Попить, поесть, умыться,
Слюбиться с кем нибудь,
Страдать, иль веселиться –
Всему ведь нужен путь.
Тропинка, иль дорожка,
Иль русло как ущелье,
Обидно ведь немножко
Нам двигаться без цели!
Напрасно брать барьеры,
Напрасно рушить стены
И громоздить карьеры,
И строить Карфагены.

О, жалкий род куклячий!
Никак нельзя без ключика,
Без ниточек-дергунчиков,
Без кличек, без подачек,
Никак в себя не заглянуть,
Никак не успокоиться
И не понять, что верный путь
Не вне, а в нас находится.
 
СЕМЯ
Сыпали семя на лёд,
Чтобы во льду было больно,
Чтоб холодом обожгло,
И замерла сила привольная.

Сыпали семя в огонь,
Чтобы семя спалило,
Скорёжило, испепелило,
 И вспышкой сгинуло вон.

Сыпали семя в песок,
Чтобы в песке, как в темнице,
 Лежать в темноте и в голоде,
 И светом вовек не напиться.

Сыпали семя в болото,
В гниение, смрад и слизь,
 Чтоб плесенью сердце проело,
И силы во мрак унеслись.

Сыпали семя на ветер,
Туда, куда подальше.
Примется или сгинется –
Это дело не наше!

Семя, остановися!
Не сыпься, не лейся, не падай!
Не пристало, куда попало -
Ты семя, ты жизнь, ты не падаль!