I
Здесь рисовал сентябрь, не спеша
(на листьях): звёзды, ордена, медали,
серёжками он ивы украшал,
что над прудом, растрёпанно, стояли.
Так осень тихо, солнечно, без зла,
входила, синью, озаряя дали.
Но вдруг она под яблоней прошла,
и яблоки (стуча), как дождь, упали.
Не выдержал у яблони подол.
Земля в саду, как биллиардный стол.
Согнулись ветки множеством вопросов.
Так к нам пришла и поселилась осень,
даря полей немыслимый простор,
веснушки на заснеженных берёзах.
II
Веснушки на заснеженных берёзах
всё множились и появились шали –
цыганские, и было утро в росах,
и петухи простужено кричали,
и солнца луч, как острая заноза
меня будил (сквозь щель) на сеновале,
звенели птицы, заплетались косы,
в глазах у мамы не было печали.
Шёл босиком умыться у колодца:
в ведре качалось пойманное солнце…
Его в ладони брал я не дыша…
Плескал в лицо – и выдох: «Хороша-а-а!!!»
невольно вырывался. Здравствуй, солнце,
заросший пруд в высоких камышах!
III
Заросший пруд в высоких камышах,
кувшинок белых медленные вальсы…
Прошедшее… Ушедшее… Как жаль
твои мгновенья, а они прекрасны!
Всё это помнит и хранит душа:
как ивы куст бессильно осыпался,
и клал мазки сентябрь не спеша,
как будто он для вечности старался.
Пруд, ярче слайдов, клёны отражал
и, в дождь, их акварелью искажал…
Кардиограммами ползли в воде берёзы,
так сердце леса проверяла осень.
А пруд, как бескорыстие, лежал:
давал приют и уткам, и стрекозам.
IV
Давал приют и уткам, и стрекозам,
там, где камыш упрямо зеленел,
но полыхнули рощи по откосам,
и дождь, упав на листья, зашипел!
Как одиноко ветру на покосах!
На чердаке ж, где воздух сыт и спел,
так бывшим летом сено пахло остро,
что было слышно, как кузнечик пел!
Роса лежала, как в колье караты!
Взлетало солнце ярко и лохмато!
Пал лист (его, как первый шаг,
почувствовал земной упругий шар).
Стал лес (весь!) отражением заката.
Здесь пировал октябрь, будто шах.
V
Здесь пировал октябрь, будто шах.
Горело всё: поля, леса – как страны
им покорённые! Он пил вино – греша,
он позабыл учение Корана.
Он дань сбирал до медного гроша
и нищими летели караваны…
Пруд умирал, весь в стрелах камыша.
Как дым пожарищ, на лугах туманы.
Леса дрожали. Лист летел, чтоб пасть.
Летели птицы, к морю торопясь.
Невольницами плакали берёзы.
Октябрь смеялся, что ему те слёзы,
когда и вольный ветер, прямо в грязь,
стелил ковры на первые морозы.
VI
Стелил ковры на первые морозы…
Вставало солнце, горестно, из мрака…
В полях же пусто. Пусто на погостах.
Лишь чинно бродит вороньё (во фраках).
Из инея, нарезанные звёзды,
ночами покрывали буераки.
Редели ив, потрёпанные косы,
рябин вздымались яростные флаги!
Мир закружился пёстрый, как реклама.
Пруд, в золотой, как из багета раме,
вдруг, зарябил… Заплакало, спеша
в даль, журавлиное и вечное: «Прощай-й-й!»
Шуршали листья, мягко, под ногами
и над прудом, кружились трепеща.
VII
И над прудом кружились трепеща,
златые листья… Горько пахло тленьем…
Прогноз погоды нежно обещал
какие-то сплошные измененья…
Ты в это время в жизнь мою вошла:
с зелёными глазами, как затменье,
тех листьев, что сентябрь не спеша
раскрашивал с любовью и терпеньем.
«Кому-то», в прошлом, ты сказала: «Нет».
(Горел кольца незагорелый след,
и я не задавал тебе вопросов,
ведь осени грустны метаморфозы…)
Ты собирала огненный букет –
кленовые, растоптанные розы!
VIII
Кленовые растоптанные розы
в твоей руке, в другой – рука моя.
Ты говорила тихо: «Уже поздно…»,
как будто улетала за моря…
Теплел мгновенно меж устами воздух,
но ты, поспешно губы отведя,
шептала снова: «Поздно, слишком поздно…».
Летели с клёнов языки огня.
Ты уходила, так необъяснимо…
Быть может – «Осень» было твоё имя?
Ты говорила: «В следующем году,
я буду ждать у ивы на пруду».
Ещё шутила: «Не пройди лишь мимо…».
И вновь сюда пришёл я поутру.
IX
И вновь сюда пришёл я поутру:
восход зажёг дымящие поленья,
худые ивы, пряча наготу,
сутулились, как нищенки, смиренно.
Вздымали клёны руки в высоту,
словно молили небо о прощенье!
Их ветви-руки стыли на ветру,
не опускаясь даже на мгновенье.
И лишь рябин слепящее горенье,
и траурных ворон надсадное хрипенье,
здесь оживляло леса пустоту.
Как клетка, лес прозрачен на версту
и пуст. Закончилось паденье…
Здесь каждый лист подобен был костру.
X
Здесь каждый лист подобен был костру,
а птичье пенье было – осторожным…
Но Время обращает в пустоту,
всё обращает, освещая – ложью!
Ответь мне, Время, но начистоту:
ведь если Ты, – Величия Художник,
зачем Ты разрушаешь красоту,
нам, оставляя не «полотна», а «треножник»?
Сомненья оставляя, грусть и боль?
Не говори, что здесь окончен бой,
что суть обнажена, что нет здесь мелкого,
что красота всего лишь – эхо, зеркало
души которая всегда с тобой…
…………………………………………………………….
Был листопад, и в нём, смеясь, ты бегала……..
XI
Был листопад, и в нём, смеясь, ты бегала.
Пронзительна поэзия берёз!
Летели листья огненными стрелами
зажечь пытаясь реку, берег, мост…
На нём стояла ты и платье белое,
фрагментом вьюги, охлаждало мозг.
И снова говорил (так неумело) я,
опять про звёзды – глупо и всерьёз.
Но в прошлом всё, увы, и всё, увы, – предание:
октябрь, ветер, листьев – вычитание…
Обнажена земля, покрыта нервами,
и голыми усыпан берег вербами,
весь в ожиданье света, как свидания…
Но осень до конца себя исчерпала.
XII
Но осень до конца себя исчерпала.
Побрёл ноябрь по миру с сумой…
Побрёл туда, где серая гипербола
грозы и неба висла над землёй.
Дождь представал, как что-то повседневное…
Он шёл и шёл – усталый, чуть живой…
Поля дождались снегопада первого,
но обманул он грязною водой.
Опять с поклонами дожди нас навестили…
Пожар осенний не они ль залили?
Лохмотья осени сжигали мы в саду…
Потухла осень, умерла в бреду…
Упав на воду (не шипя) – дымили
деревья отражённые в пруду.
XIII
Деревья отражённые в пруду
сплели из веток бредень неуклюжий
стремясь поймать Полярную звезду,
и снегопадом выкуп взять, и стужей!
Тоска по снегу, не тоска по льду!
Как снег летящий хочется послушать!
Я утро каждое в окошке его жду,
но за окном лишь инея тщедушье.
Какая тишь. Любому звуку рад.
Пусть ветер воет! Вороны – хрипят!
Явись гроза тяжёлая и терпкая!
Всё кончено! Всё стёрто! Исковеркано!
Пусть молнии возникнут наугад,
как трещины на глади зеркала!
XIV
Как трещины на глади зеркала,
в полях дороги мрачные лежат.
Над домом туча виснет чёрным беркутом.
Над яблоком (одним) трясётся сад.
Где утро синее? Иль ты откукарекало?
Идут секунды строем на закат,
сгорая там. Мы все умрём… Наверное…
Над яблоком (одним) трясётся сад.
Топилась печка. Дождь торчал на крыше.
Огонь плясал. Он был, как осень – рыжий.
Лес мёрз в окне. В дожде дрожа
кружилось вороньё. Не плачь, душа…
Пиши сонеты (их почти не пишут):
«Здесь рисовал сентябрь не спеша…»
XV
Здесь рисовал сентябрь не спеша
веснушки на заснеженных берёзах.
Заросший пруд в высоких камышах
давал приют и уткам, и стрекозам.
Здесь пировал октябрь, будто шах.
Стелил ковры на первые морозы.
И над прудом кружились трепеща
кленовые растоптанные розы…
И вновь сюда пришёл я поутру…
Здесь каждый лист подобен был костру…
Был листопад, и в нём, смесь, ты бегала…
Но осень до конца себя исчерпала…
Деревья отражённые в пруду,
как трещины
на
глади
зеркала.
P. S.
Всё, что ты видишь: так… камуфляж…
Жизнь – есть движение – в пустой пейзаж.