У старьевщика, там, за углом,
В лавке молью побитых жакетов,
В груде хлама и стопок газетных
Я увижу потрепанный том.
Удивлюсь, пыль сотру рукавом
И в густой запыленности строчек,
Я узнаю себя и свой почерк,
И все то, что забылось тайком.
И в безликой квадратности стен
Станет сразу и зябко, и душно,
Будто кто-то болезнью желтушной
Пустит кровь из простуженных вен.
Время вспять повернется туда,
Где была я смиренной и грешной,
Босоногой, простой, безутешной,
Провожающей вдаль поезда.
И была недотрогой зима,
Падал снег и белее, и чище,
И весна на своем пепелище
Жгла опрелой травы терема.
Слаще был разноцветия мед,
А полынь горче всякой отравы,
И по осени листьев полет
Неизменному таинству равен.
И казалось, что счастья рудник
Не иссякнет, как голод с обедом,
В понедельники, пятницы, среды
И другие похожие дни.
Так чего ж я стою и молчу,
Будто ноги забыли дорогу,
Будто все, что назначено богом,
Мне уже прокричал Гамаюн…
Осень выдалась в этом году
Не по возрасту ранней и скорой,
Я несу на плечах этот город
И плачу ему тайную мзду.
Мзду за свыше отпущенный срок,
Что растянется мною навеки
В час, когда дрогнут пальцы и веки
Над густой запылённостью строк...