Кругом зубоскалы засыпаны белым,
Мы в пасти акулы укрыты от мира.
И трудно здесь выжить, не будучи смелым,
А я вот живу, пастух и задира.
Гуляли коровы, солнце их освещало,
А ели под ветром мне песни шептали.
Что поле под снегом, коров не смущало.
Еду находили и смачно жевали.
Ты здесь не бывал? От ветра не гнулся,
Среди ветхих хижин и чистого поля?
Я скалы считал, а носом уткнулся,
В животную шубу, поетую молью.
Жевал свои губы, сидел, будто в дреме,
Вороны пугающе смерть подзывали.
Я ночью не спал, не спал в чужом доме,
С Аюной, с любимой, минуты считали.
Её черный волос, густой и богатый,
И пышные губы и вздернутый носик.
Изгиб её каждый, покорный, измятый,
Вернуться к себе всё просит и просит.
И так, через память, мой день растянулся,
Как тянем мы жизнь, не многое помня.
Вдали уже тоненький месяц проснулся,
Плывя из-за скал, медлительно, сонно.
За месяцем вслед улан появился,
Был конь его крупный и густо мохнатый.
Конь паром дышал, улан явно злился,
Укрытый от ветра шубой косматой.
Меня, увидав, промчался сквозь стадо,
И мигом одним предстал предо мною.
"А выглядишь ты, совсем простовато"
Слезая, сказал он с усмешкою злою.
Его я узнал, хоть увидел впервые,
То был верный муж, безверной Аюны.
Глаза его были свирепо слепые,
А нервы - как чанзы натянуты струны.
С последним лучом поглотил поле вечер,
И звезды на небе зажгли зубоскалы.
Вся жизнь моя медленно шла к этой встрече,
Я быстро дышу, мне воздуха мало.
Достали кинжалы и начали битву,
Рука его быстро, как кнут меня хлещет.
Я бился, как мог, читая молитву,
Но месть была страстней, смелее и резче.
Так ярость ревнивца живот мой изведал,
Я пал на колени и мерзко скривился.
Свершилось убийство! Кинжал меня предал.
И выпав из рук, в снегу растворился.
"Теперь тебе жаль?" спросил меня всадник.
И долго стоял, видно смерть поджидая.
Но смерти он был куда беспощадней,
Бездушное тело, бездушно кромсая.
Кругом зубоскалы засыпаны белым,
Мы в пасти акулы укрыты от мира.
И трудно здесь выжить, не будучи смелым,
Вот я и погиб, пастух и задира.