МАРКО ФРАЧЕСКИЙ
Начало христианства особо ознаменовалось отшельничеством. Люди уходили в пустыни, глухие леса и там, в молитвах и уединении достигали небывалого совершенства, а если правильно выразить мысль – общения с Богом. Это, впоследствии и наложило благодать на дальнейшее развитие христианской веры, как таковой. Вот об этом я и хочу рассказать, воплощая замысел Сергея Нилуса в поэтические рифмы.
Что мы ждем в этом мире – мире, напичканном суетой и проблемами? Что мы ищем: спокойствия или умиротворения, или удовлетворения своих страстей? О чем мы думаем сидя в пустой колыбели? Каждому дана свобода в выборе и каждый, хочет он этого, или не хочет, пройдя границу физической смерти, предстанет перед Богом,- только с чем…. Вот извечный вопрос!
Историю сию поведал
Достойный муж Серапион.
О, сколько тропок я изведал!
Но то, что в слове мудром он
Порывом уст благочестивых,
Благочестивым передал –
О том, увы, я не писал
В стихах Боголюбивых.
Но видя слабость утешенья
Кричит мне совесть «опиши
Тот чудный миг без промедленья» -
В том Божий дар благоволенья…
И осмысляя крик души
Хочу поведать о прекрасном;
Кому-то глупым в мире властном,
Покажется рассказ сей мой,
Кто-то проронит «Боже мой,
Как Ты прекрасен». Чудотворно
Кто-то услышав то упорно
Будет к беспечности внимать,
Во клочья душу разрывая…
Мы можем лишь о том гадать,
И в даль тревожну убегая,
Дабы и нам Любовь познать,
С мольбой взывая в Божье лоно,
Дозвольте сестры, братия,
Пером со слов Серапиона
Вам описать, что слышал я.
I
Живя в Егинетской пустыне,
Мольбами, сглаживая зло
Увидел я, что глупость стынет,
И сердцу стало так тепло,
Что я решился, зло дурмана,
Дабы навеки иссушить –
У Преподобного Иоанна
Благословения просить.
Я получил благословенье -
Пройдя в пустыне долгий путь
Нашёл любовь и утешенье….
По новому дышала грудь,
Душа, сияя, восторгала,
Предвосхищая свежесть дня,
Плоть, замирая, оживала
От лучезарного огня.
Но долгий путь и утомленье
От путешествия сего:
(В том Божье зрю благоволенье)
Сковала ноги, моего
Ходьбой измученного тела,
В глазах от света потемнело,
И я присел в тени дерев;
Истомою главу задев
Сонливый ветер пробежал,
Прохлада окружила члены,
Сомкнулись сладкой неги стены,
И я в тени той задремал.
Что ж вижу я в виденьях сонных:
Отшельники передо мной,
Одежда, лик уединенных,
Их разговор такой простой.
Казалось мне сие всё странно,
Они ведь, так же как и я
У старца, славного, Иоанна,
Богобоязненно, любя
Пришли просить благословенье,
Дабы найти в нём утешенье
Душе и телу своему….
Но сердце плачет, почему?!
Один из них прогнав истому,
Мой, разгоняя сладкий сон
Отшельнику сказал другому:
«А, авва здесь Серапион!
Примем же брат благословенье
Днесь от него» - но старец мой,
Что дал мне Божье утешенье
Просить их начал, чтоб покой
Мне не нарушили они.
Не потревожив чуткий сон;
Так я в блаженстве спал в тени,
Под шум листвы широких крон.
Здесь впору надобно сказать:
Что нынче было мне дано
От тех отшельников узнать,
В моём сознании давно
Теплилось славно – видит Бог
Желанья дивные мои
Хотел я выполнить – не смог,
Теперь закрыв глаза свои
Я слушал дивный разговор,
Страстям и сну наперекор.
«Ведь сколько лет в трудах в пустыне,
А к Марку всё он не идет;
Марк в Эфиопии живёт
На Фраческой горе… и ныне
Между подвижниками нами,
Ведь тому Марку равных нет,
Своими видел я очами,
Минуло уж сто тридцать лет
С тех пор, как он рождён в гордыне
И девяносто пять из них
Он подвизается в пустыне
Не видя лиц людей живых.
Но до того как мы решили
Сюда, отец, прийти к тебе,
Святые к Марку приходили,
И обещали взять к себе,
Туда, где в свете жизни вечной
Душа его покой найдет».
О, мир во плоти скоротечной!
Я вмиг проснулся; хладный пот
Струился, вежды заграждая:
Был дивный сон и нет его!
Садилось солнце в свете тая…
Гляжу – у старца никого!
Ему, что видел, рассказал,
На это старец мне сказал:
«От Бога, брат, тебе виденье,
Но Фраческая где ж гора!?» -
Ответ тот, был мне в утешенье,
И про себя сказав «пора»
Я сотворил молитву сразу:
«Молись отец здесь за меня»,
И следуя его указу,
И в сердце Господа храня
Ушел путём необычайным,
Хотя всё ж ноги и стары,
По землям древним и бескрайным,
К юдоли Фраческой горы.
Александрия, град сей пышный
Красой меня не привлекал:
Средь злата, роскоши, зеркал,
В местах тех ярких я был лишний.
Я брел туда, где хлад пустынный
Терзал ландшафт и сон долин:
Я брел туда, где жар лавинный
Сжигал пески. Я был один
В местах забытых и широких,
Где клич Хатфеев, словно яд,
Сжигал сердца у одиноких;
Где Эфиопии уклад
Тиранил веру, вняв запрету;
Ни дождь строптивый, ни роса
Сжимая пеплом небеса
Не сходит влагой в землю эту.
Там ничего нет, только свет:
Ни зверь, ни птица много лет
Туда без страха не стремится,
Там нет покоя, корм иссох,
Нет пищи, дабы насладиться
Могла там тварь, один лишь мох
И пыль, что в зное веселится.
Уж сколь в пути те дни прошли,
Последней каплей влага дышит;
Иссохла плоть; конец; пришли;
Последний финик губ не слышит.
Я опустился, тело жжёт,
Но вижу…. Господь, Ты велик!
Вдали – не зной ко сну ль зовет?
Мне дивно то. Знакомый лик.
Не знаю, как я поднят был;
Отшельники – их зрел в виденьи:
Теперь я знал – я жив! Я жил! –
Вот благодать и утешенье!
Не буду я вас утомлять
Рассказом вольнодумства
О том, как был спасен – мне б знать
Границу до безумства,
Которую уже я зрел,
Как телом ощущал:.
Я был спасен, но мой удел
В места иные нынче гнал.
И вот она гора - близка.
Мгновенье; рядом я.
Она настолько велика,
Что сущность вся моя
Затрепетала в гневе том.
Казалось мне она
Своей вершиною стройна,
И каменным хребтом
Пронзает небо. Жуткий хлад
Окутал плоть мою:
Я торжествую, я стою,
Каменья невпопад
Лежат, припадшие к земле…
И больше ничего.
Я ближе подошёл, во мгле
До взора моего
Дошла невинность красоты.
О, Боже! Прав был Ты!
Когда терпел, когда страдал,
Когда Себя Ты в нас влагал,
Тем самым душу очищая
Того, кто этого желал.
Я долго зрел, довольно зная
Людской, похотливость вины,
Я видел блеск морской волны,
И бурным чудом наслаждая
Свой ненасытный тихий взгляд
Я видел, как волна играя:
Пенясь, кружась и тихо тая,
Минуя рифов перекат
Прильнув к подножью величавой
Тревожной Фраческой горы
Там застывает до поры,
И возмущённой и усталой
Уходит в море. Я стоял
Теряясь в красках, отдыхая,
Я тем движением дышал
Тогда, увы, ещё не зная
Сколь радости и сколь терпенья
Достигну я для вразумленья.
Семь дней на гору восходил,
Я плоть свою терзая;
Семь дней в кровь руки раздирая
В трудах не ел, не пил.
Суставы непослушных ног
Ломились, но я брёл:
Я знал, со мною рядом Бог –
Он к Марку меня вёл.
Сомнение изыди прочь!
В нём смерть и жизнь моя,
И вот когда седьмая ночь
Настала…, вижу я
Как тьмы покров с небес ушёл,
Как белыми крылами
Взмахнувши, Ангел вниз сошёл
К святому со словами:
«Блажен ты авва Марк, в борьбе
И благо будет оно,
Мы привели сюда к тебе
Отца Серапиона»
Воочию я видел свет.
Досель мои глаза
Неволить надо было ль? Нет!
Багровая слеза
Катилась по устам моим.
Пещера, вот он вход,
Что далее меня здесь ждет?
Как быть трудам моим?!