От этой удивительной женщины исходил свет. Она обладала царственной повадкой, хотя была очень доброй, простой и скромной. Ее называли «тихой барышней с леонардовскими глазами».
«Это была русская («святая») женщина, созданная для того, чтобы безоговорочно, жертвенно следовать за своим героем — в Сибирь, на рудники или в Монте-Карло и Стокгольм, все равно!.. Она принимала участие в судьбе любого поэта, журналиста, да вообще знакомого, попавшего в беду, бежала в стужу, слякоть, темноту…» — писал о ней мемуарист Василий Яновский. А поэт Марина Цветаева написала о ней так, словно загадала нам загадку: «Вера Муромцева. Жена Бунина. Понимаете, что это два разных человека, друг с другом незнакомых»… Почему великая Цветаева считала так? Вглядимся в хитросплетения судьбы Веры Николаевны.
В одном из моих стихотворений есть такие строки:
«Я щедрая. Возьми
Все лучшее, что есть,
Все нежное, что льнет,
Все тонкое, что жаль,
Мой вздох, и всплеск, и взлет,
Всю радость, всю печаль…»
Это поэтический портрет Веры Николаевны Муромцевой-Буниной, родившейся 13 октября 1881 года в Москве, в старой дворянской семье. Ее отец, Николай Андреевич, был известным московским профессором, а дядя, Сергей Андреевич Муромцев, — председателем I Государственной Думы. Муромцевы жили в особняке на Большой Никитской. Верочка Муромцева, старшая среди детей Николая Андреевича и Лидии Федоровны, урожденной Соколовой, получила прекрасное воспитание и образование. После окончания гимназии она училась на Высших женских курсах, серьезно увлекалась химией и собиралась связать свою жизнь с наукой. Вера владела четырьмя иностранными языками, занималась литературными переводами. Большая умница, она была еще и красавицей.
«… Я впервые увидел Веру Николаевну Муромцеву, молодую красивую женщину — не даму, а именно женщину, — высокую, с лицом камеи, гладко причесанную блондинку с узлом волос, сползающих на шею, голубоглазую, даже, вернее, голубоокую, одетую, как курсистка, московскую неяркую красавицу из той интеллигентной профессорской среды», — вспоминал писатель Валентин Катаев в своей книге «Трава забвенья». А в «Повести о Вере» другой писатель — Борис Зайцев,—– описывал молоденькую Верочку так: «Степенная… очень красивая девушка с огромными светло-прозрачными, как бы хрустальными глазами, нежным цветом несколько бледного лица… неторопливая и основательная».
Именно в доме Бориса Зайцева, жившего с женой на углу Спиридоновского и Гранатного переулков, неподалеку от храма Большого Вознесения, где венчался Пушкин, и состоялось знакомство Веры Муромцевой и известного уже в то время писателя Ивана Алексеевича Бунина. Он так вдохновенно читал свои стихи, что девушка была очарована. И Бунин, в свою очередь, не прошел мимо высокой светловолосой красавицы, задержавшейся в столовой после того, как гости разошлись. «Как вы сюда попали?» — спросил писатель девушку. «Так же, как и вы»,—– спокойно ответила она. Узнав фамилию Верочки, Бунин поинтересовался, не родственница ли она генералу Муромцеву, помещику в Предтечеве, и, получив подтверждение, в конце недолгого разговора, задал ей вопрос, который с самого начала вертелся у него на языке: «Но где же я могу вас увидеть еще?»
Знала ли Верочка Муромцева, что вскоре станет женой Бунина и принесет ему в жертву свою жизнь и саму свою сущность? Но, скорее всего, эта жертва не была напрасной—– именно преданности Веры Николаевны своему великому мужу русская литература обязана томами гениальных страниц, вышедших из-под пера Бунина. В юности она не хотела быть женой писателя — об их образе жизни ходили нелестные слухи, так же как и о свойственном им обыкновении менять жен. Это шло вразрез с убеждениями Веры, стремившейся найти супруга на всю жизнь.
А вот за Буниным она пошла, не раздумывая, хотя на тот момент он был женат на Анне Цакни, а до Анны пережил увлечение Варварой Пащенко. Веру не смутила ревность ни к бурному прошлому Бунина, ни к, возможно, не менее бурному будущему, которое их ждало, учитывая свойства характера Ивана Алексеевича, ценителя женской красоты, склонного к романтике.
Литературный секретарь Бунина Андрей Седых свидетельствовал: «У него были романы, хотя свою жену Веру Николаевну он любил настоящей, даже какой-то суеверной любовью… ни на кого Веру Николаевну он не променял бы. И при всем этом он любил видеть около себя молодых, талантливых женщин, ухаживал за ними, флиртовал, и эта потребность с годами только усиливалась…Мне казалось, что она… считала, что писатель Бунин — человек особенный, что его эмоциональные потребности выходят за пределы нормальной семейной жизни, и в своей бесконечной любви и преданности к «Яну» она пошла и на эту, самую большую свою жертву…»
Хотя Вера Николаевна не считала свою исполненную заботы и терпения любовь жертвой. «Когда близкие люди говорили мне, что я жертвую собой, решаясь жить с ним вне брака, я очень удивлялась», — писала она. А жить с Иваном Алексеевичем, желчным, раздражительным, капризным, считавшим себя центром мироздания, было очень непросто. Она придумала называть его Яном, потому что ни одна другая женщина так его не называла. Но Валентин Катаев утверждал, что Муромцева дала ему имя Иоанн: «Помню, меня чрезвычайно удивило это манерное Иоанн применительно к Бунину. Но скоро я понял, что это вполне в духе Москвы того времени, где было весьма в моде увлечение русской стариной.
Называть своего мужа вместо Иван Иоанн вполне соответствовало московскому стилю и, может быть, отчасти намекало на Иоанна Грозного с его сухим, желчным лицом, бородкой, семью женами и по-царски прищуренными соколиными глазами. Во всяком случае, было очевидно, что Вера Николаевна испытывала перед своим повелителем — в общем-то совсем не похожим на Ивана Грозного — влюбленный трепет, может быть даже преклонение верноподданной».
Бунин и Муромцева уехали в свое первое совместное путешествие, по сути, свадебное, в 1907 году, посетив Египет, Сирию и Палестину, а обвенчались лишь через 15 лет, во Франции, где оказались в эмиграции, бежав из Советской России. Большую часть жизни они прожили на вилле «Бельведер» в Грасе на юге Франции, стараниями Веры Николаевны мужественно преодолевая бедность, граничившую с нищетой. Полученная Буниным Нобелевская премия спасла положение лишь на короткое время. Иногда в доме не было даже чернил, столь необходимых писателю. А Вера Николаевна носила вещи Гали — начинающей писательницы Галины Кузнецовой, поздняя любовь к которой сразила Бунина, как пресловутый солнечный удар.
Двадцатишестилетняя Галина, младше Бунина на тридцать лет, прожила в семье писателя без малого пятнадцать лет, восемь из которых — еще и в обществе подруги, Магды Степун, которую она пригласила в Грас, что явилось для Бунина тяжелейшим ударом, теперь уже отнюдь не солнечным. Когда Кузнецова со Степун «улетела» из дома Буниных, писатель с нескрываемой горечью сказал Борису Зайцеву: «Я думал, придет какой-нибудь хлыщ со стеклянным пробором в волосах. А ее увела у меня баба…»
А как же все это пережила Вера Николаевна? Первой ее реакцией было — «Ян сошел с ума». Она не знала, что делать, и доверяла свои переживания дневнику: «Хочется, чтобы конец жизни шел под знаком Добра и Веры. А мне душевно сейчас трудно, как никогда. По христианству надо смириться, а это трудно, выше сил». И все же эта сильная духом, глубоко религиозная женщина нашла в себе силы не только принять сложившуюся ситуацию, но и полюбить Галину материнской любовью.
«Я вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить, кого он хочет, раз любовь его имеет источник в Боге, — писала она. — Пусть любит Галину — только бы от этой любви было ему сладостно на душе».
«Пребывание Гали в нашем доме было от лукавого», — позже признала Вера Николаевна. Многолетнее наваждение рассеялось, и в доме наконец-то воцарилось спокойствие…
В любви трудно что-либо понять, и все же, какие отношения связывали гениального писателя и его жену? Прислушаемся к поэту Георгию Адамовичу: «За ее бесконечную верность он был ей бесконечно благодарен и ценил ее свыше всякой меры. Покойный Иван Алексеевич в повседневном общении не был человеком легким и сам это, конечно, сознавал. Но тем глубже он чувствовал все, чем жене своей обязан. Думаю, что если бы в его присутствии кто-нибудь Веру Николаевну задел или обидел, он при великой своей страстности этого человека убил бы — не только как своего врага, но и как клеветника, как нравственного урода, не способного отличить добро от зла, свет от тьмы».
Сам Бунин на вопрос, любит ли он свою жену, ответил так: «Любить Веру? Это все равно, что любить свою руку или ногу». Кто-то усматривал в этом, на его взгляд, странном ответе писателя нелюбовь. Мне же видится в этом полная нераздельность, полная слиянность словно вросших друг в друга двух людей, не представлявших своей жизни друг без друга. И будут двое в плоть едину…
Это был союз, людей, отмеченных Божьим даром. Если Иван Алексеевич был гениальным писателем, то Вера Николаевна была бесконечно одарена по-своему. «Любовь — тот же дар, что и талант… Я этим даром одарена…» — писала Вера Николаевна брату, Дмитрию Николаевичу Муромцеву, 11 июня 1934 года. Раствориться в любви — такая судьба выпадает не каждой женщине. У Веры Николаевны словно не было своей собственной воли, своих желаний и интересов. Дарованную каждому человеку Богом свободу воли она заменила волей другого человека, своего мужа, и полностью подчинила ему себя. Она отказалась от себя, превратившись в рабу любви. Ее словно не существовало
Права Цветаева: Вера Муромцева и жена Бунина — два незнакомых друг с другом человека. И после смерти Веры Николаевны, пережившей мужа, умершего в 1953 году у нее на руках, на восемь лет, ее закопали на кладбище не рядом с Буниным, а у него в ногах…
Трагична ли судьба Муромцевой, забывшей себя во имя бесконечной и беззаветной, поистине жертвенной любви? Была ли она счастлива? Спросим у нее самой. Вот строки дневниковой записи Веры Николаевны, помеченные датой 28 сентября 1941 года: «Жизнью с Яном довольна. Начала бы снова жизнь — прожила бы так же. Лучшего спутника в жизни не хотела бы»…