II
Достоин ли, вас утруждать
Былых времён рассказом.
Когда я спал, земля под стать
В тени, под старым вязом
Была блаженнее одра:
Тепло там и покой,
А здесь угрюмая гора -
Пещерный хлад ночной.
Но всё же я пещеру зрел:
Её каменья, своды,
В пещере кто-то тихо пел
Псалом Давида. Годы
Я слушал в храмах песнь сию,
По всякому дивился,
Но здесь тому я поразился –
В оцепенении стою.
Очнулся я; но дивно зрит
Луна меж звёздных груд.
И слышу, он мне говорит:
«Велик духовный труд
В делах земных Серапиона;
Душе его похвально оно,
Яко желанно бытие
После трудов земных увидеть
Здесь пребывание мое».
Мне приходилось много видеть:
Нет места, где б моя стопа
Не оставляла след глубокий,
Но Божья дивная тропа!
И взгляд там одинокий
Годами прожитыми звал,
В нём я как отрок трепетал,
Когда святой меня руками
Нежданно вдруг благословив
Поцеловал мой лик устами,
И я, в безмолвии застыв
Там услаждал свой слух словами.
Его неслыханных речей:
«Я девяносто пять лет пробыл
Серапион в пустыне сей…
И так увидеть не сподобил
Я никого здесь из людей.
И ныне ж лик твой зрю здесь я,
Который…да! Душа моя
Уж много лет желала видеть.
И ты желание обидеть
Моё, не смея, труд такой
Терпел, взваливши на себя,
Дабы прийти ко мне, сын мой…
И вот я зрю тебя».
Смущен я был. Блаженны очи
Коими ныне Марка зрел
Под сводом жуткой чёрной ночи
Небесных ярко-хладных тел.
Душа моя – моя отрада
Чиста была как никогда,
Свежа и нежна как прохлада…
И я спросил его тогда:
«Скажи отец мне, как сюда
Приход твой чудный совершился».
Мне более хотелось знать.
Яко немыслимо понять.
Зачем он здесь уединился.
Как славно все же! Ночь, обитель,
Пещера – тихий уголок,
Слова простые – их хранитель
Изживший слабость и порок -
Марк преподобный, годы глуша
И собирая вместе их
Мне излагал о днях своих,
А я сидел и тихо слушал,
Скорбел молитвою, дивился,
А он мне молвил:
«Я родился
В Афинах много лет назад.
Я не искал себе наград,
Когда в тиши уединенья
Я философские ученья
Там проходил; средь старых книг
Я предавался размышленьям –
Тогда я многое постиг.
Пришел конец моим сомненьям.
Так задыхаясь среди «лживых»,
Рождённых бурей и грозой
Душа моя в глуши мирской
Искала дел светолюбивых.
Она плескалась и рвалась
К брегам невиданным и нежным,
К пустыням грозно-безмятежным
И улетая, к ним неслась
Над онемевшею землёю
Сияя радугой, звездою.
А я, склонив главу с мольбой,
Молился над своей судьбой.
Но вот когда закрылись в муке
Глаза родителей моих,
Когда тела их в странной скуке
Лежали скорбно средь живых,
То я сказал: «И я в сих латах
Как и они сейчас умру,
Зачем же мне в чужих палатах
Влачить судьбу в грешном миру.
Восстану я, да доброй волей
От мира отлучусь сего,
Прежде чем мне своей неволей
Восхищену быть из него».
И в тот же час с себя одежды,
Совлек я, радуясь в тоске,
И в сине море на доске
Поверг себя, сомкнувши вежды,
В необозримо долгий путь.
Носимый волнами надежды,
Дабы в пучину не нырнуть
Я весь отдался Божьей воле;
Я в мыслях бурных на Престоле
Взирал на Господа: там Свет,
А я носимый столько лет
Предавши тело заточенью
Дремал, блуждая средь людей…
Но волны выли всё сильней!...
Как вдруг по Божьему смотренью,
Избитый, на доске своей,
К горе пристал, нежданно сей.
«Как я уже здесь говорил,
Почти что век здесь пребывая
В вертепе этом» - Марк застыл.
И тихо что-то вспоминая,
Ко мне он вновь заговорил:
«Здесь я не видел никого,
Кто мог бы взора моего
Потребность усладить. В печали
Лишь только волны разбивали
Седые скалы, ветер рваный
Срывался иногда меж них…
Я был один средь скал чужих –
Кругом лишь ужас непрестанный:
Ни человечьих лиц живых,
Ни зверя, птицы средь простора
Не видел я, лишь бесов свора
Плоть досаждала здесь мою.
Я тридцать лет в нужде великой
Страдал, терпел; В пучине дикой
Порой казалось что я сплю,
Скорбя от голода и жажды,
От наготы, но я не спал
С тех пор, как в немощи однажды
Сюда пришёл, я тихо ждал
В смирении один страдая…
И Богу душу раскрывая
Его Любовь в себя влагал.
Но лишь одно мне здесь мешало:
Диавольских отродий жало –
Бесовских козней беспорядок.
Для них же плод мой был не сладок.
Я землю ел, вода морская
Была мне вместо пития,
Зато хрустальная моя
Душа, как птица молодая
Молитвой праведной дышала…
Но свора бесов ожидала…
До тыщи раз они клялись
Меня здесь в море потопить
И с диким воем во всю прыть
Пытаясь клятвы те исполнить,
Всей сворою ко мне неслись;
Дабы делами зло дополнить,
Вниз сей горы, меня схватив,
Побои нанося, тащили,
Но, я вставал, о, мой порыв!
Всходил наверх… и вновь влачили,
Они меня, пока на мне
Лишь кожа, кости да остались,
Но бесы те, крича, смеялись
И выли дико при луне:
«Как ты дерзнул прийти сюда!?
Ты слышишь, от начала века
Ни одного здесь человека
Не видели мы. Навсегда -
Вопили бесы издеваясь
Над моим телом и ругаясь -
Уйди из нашей ты земли!»
Так тридцать лет они вели
Борьбу со мною здесь, их своры
То, прячась с воем в свои норы,
То, выползая вновь…. И вновь
Меня влачили, избивали,
И разрывая тело в кровь
Тащили вниз и там бросали….
И я терпел все тридцать лет;
Тем бесам отвечая «нет!»
Я вновь вставал, страдая болью,
Страдая наготою, солью
Морской воды, бесовской брани,
От голода томясь, скорбя
Сбивая в кровь главу и длани,
Прося прощенья за себя,
За все грехи людей земных
У Господа, я ввысь всходив,
На эту гору и застыв
Здесь замирал во снах своих,
Росы Божественной испив.
Господь услышал мои речи:
Молитвы тишь, забытие;
Он милосердие Свое
И благодать излил на плечи
Моих немыслимых страданий…
И свет божественных сияний
Вдруг освятил меня. Мой Боже!
Его смотреньем плоть моя
(Кости разбитые под кожей)
Покрылись волосом и я
Не ощущал уже ни боли,
Ни наготы, лишь благодать
Во мне жила. Средь сей юдоли
Я перестал скорбеть, страдать.
Я был достоин откровенья:
Господь мне дал в Любви Своей:
И для души, с тех пор, моей
Как лучик дивного прозренья
Было дано увидеть радость
Царства Небесного и мне
Место то видеть было в сладость:
В Богоугодном тихом сне
Видел видение я Рая,
Где в одиночье рассыпая
Вкруг золотистые плоды
Древо немого вразумленья,
Древо любови и беды,
Древо, которого плоды
Волею злого искушенья
Наши земные праотцы
Без разрешения вкусили.
Святые, видел, как там жили -
Плачьте невежды и глупцы!»
Рассвет прохладою томимый,
Упругий ветер; Недвижимый
Тугой меланжевый туман,
Сжимая утренний изъян
Светило яркое зардело.
Пещера, своды, камни, вход…
И я увидел Марка тело!
Он был как зверь, седой налет
Сплетаясь густо с волосами
Покрыл его. В пещере той
На Божий промысел святой
Воочию я зрел очами.
Тем временем мой преподобный
Читал псалом. Я слушал. Мир
Казался более беззлобный,
Я слышал звуки райских лир –
Чудесность тихого призванья
И ничему не удивлялся,
Ни благодати воздаянья,
Ни святости – я в ней купался,
И чтя, ту святость забывался,
Роняя слезы покаянья.
Не буду здесь упоминать
Как тихо сей святой
Псалом окончивши читать
В пустой пещере той
О трапезе, прося, взывал,
И я то братья зрел,
Я думать, даже там не смел,
Не мог я знать, не знал…
Не знал я сестры, братия
Где же на самом деле я!?
Толи в Раю, где Ангел Божий
Дары святые предлагал,
Толь средь пустынных бездорожий
(Для человеков путь нехожий)
Где зной безмерно жизнь сжигал.
Я мог лишь только удивляться,
Ну как могло такое статься:
Ведь с Марком были мы вдвоём.
Вот входим. Тихо,. мы идём.
Пещера, камень, два стола.
О, Господь! Ты, Бог мой!
Покрывшись нежной белизной
Хлеба и соль бела,
Рыбины печенные рядом,
Маслины, овощи нарядом
Благоговейно тешат взор,
Чудесны травы – Божьи блага,
Меж ними финики, коряга –
Небесных Ангелов узор –
Полна воды, а та вода,
Род человеческого рода
Не пил такую никогда, -
Она чудесней, слаще мёда.
О, удивления мои!
Конца не вижу им.
Когда: «Господь благослови»
Святой сказал, засим
Растаял свод пещерных зал,
Свет вспыхнув, воссиял,
И я увидел с Неба
Близ трапезы, светлее хлеба
Что на столах там возлежал –
Отбросившую лень и скуку
Нежданно Божью руку…
И ели мы – благи уста.
О, мир любви и зла!
Меня дорога неспроста
В пещеру ту вела.
И я дивился там тому
Как дивная рука
Не прикасаясь ни к чему,
Как ветр быстра, легка
Убрала трапезу; слуга
Невидимый исчез;
Пещера стала вновь нага,
Ночи спустив навес.
И я дивился там тому,
Как Ангел Божий был
Слугою Марку моему,
Как Марку он служил
По воле Господа, и я
Был оным удивлён….
И тут-то снова слышу я:
«Мой брат Серапион».
Марк весь лучился, тени стен
Не заглушали свет,
Он полыхал, он рвал сей плен,
Он наложил запрет
На жало бездуховной тьмы,
Он Господа любил
Сильнее, ежели все мы,
Хотя страдая жил.
Он к духу моему взывал
И я, прильнув тот час
К святому плотью, там рыдал….
И преподобный продолжал
Чудесный свой рассказ:
«Теперь ты видел Божий плод,
Его рабам своим
Господь в любви всегда даёт
Сюда к местам святым.
Сей трапезою Он, сын мой
Питает (день, иль ночь)
Мой дух и плоть, храня покой,
Ведь здесь я тридцать лет
Людей не видя, Божий свет
Без пищи, пития
Боляще землю ел;
В нужде великой плоть моя
Кровя от страшных дел
Босой скорбела; наготу
Пустынный зной сушил,
Я замерзал, мороз хладил;
Былую красоту
Я потерял средь тихих гор,
Отпали пальцы ног:
Как мертвый низ лежал с тех пор,
Как плотью изнемог.
И бесы выли там не зря
Безмолвию вторя,
Меня бороли, вне себя
Крича от страшных дел.
Я с Божьей помощью терпел
Те муки, возлюбя
Еще сильнее Божий свет –
Со мной был Господь Бог,
И бесам тем я сколько мог
Твердил лежаще «нет».
Когда же тридцать лет прошли
Страдания свои
Я позабыл, они ушли,
Суставы все мои
По воле Божьей здесь на мне
Покров волос покрыл.
Я был в чудесной пелене,
Я голод, боль забыл.
Не тяготят мороз и зной.
Они не возмогли
Уже нарушить мой покой.
Бесы с горы ушли.
Сегодня , брат, пришел мой срок
Земного бытия;
Переборов грехов порок
Теперь душа моя
Готова тела сбросить тлен
И к Богу вознестись,
Господь, послал тебя в сей плен,
Меня, взывая ввысь,
Дабы рукою ты святой
В прибежище сие
Опрятал тело здесь, брат мой,
Смиренное мое».
Как славно сестры, братия
Когда томится плоть,
Но слышу: «Лишь душа моя
Из тела изойдет,
Как только лишь меня Господь
К Престолу призовет –
Смиренно тело положи,
Мой брат, в пещере сей
И вход каменьем заложи
Избранницы моей»
Смятение….пещерный свод,
Обилие камней.
Заплакал я. Какой уж год
Дотоле средь людей,
Я, Божьим движимый перстом
И также как святой
Жду царствия, желая в нём
Душе найти покой.
Я знал, мне надобно туда,
Откуда я пришёл;
Я знал, что Господь без труда
Сюда меня привёл;
Теперь же Он меня опять
Для Богоугожденья
Ведет назад, Ему то знать,
Где мой венец спасенья.
Как трудно нам, душа коль ждёт,
Когда в миру кружило,
Куда дорога приведет….
Когда ж всё заискрило
Скрыв тамошний пещерный хлад:
Каменья, своды вкруг,
Горы величия наряд –
Мной овладел испуг,
Скажу я вам, как никогда.
Теперь я зрел туда,
Откуда свет тот исходил,
Я в восхищении застыл.
Меж тем святой молился. Тень
У Фраческой горы
Накрыв прохладой яркий день
От чада и жары
Томила мглою уж ночной,
Погас светила свет,
Сплетаясь с сонною луной
Застывший силуэт
Горы впадающей в экстаз
Молитвенной любви:
Молитва «Господи» --за нас,
«Спаси, благослови».
Я поразился словом чудным;
Бродя пустынями по скудным
И обездоленным путям,
Где жизнь теплилась лишь желаньем,
Где ветер вкрадчивым дыханьем
Вдруг возмущаясь рвал к стопам
Песок, измученный жарою,
Где влага ленной пеленою
Переполняла зноем грудь,
Я находил покой в молитвах,
И в покаянье в плотских битвах
Дабы найти тот верный путь
В любови каплею смиренья
Блаженно наполнял свой дух,
Но мой в восторженности слух
Не находил такого рвенья,
Которое средь горных стен,
Попавши в сей чудесный плен,
Я возымел от слов тех Марка –
Услышав их в последний час:
Их красота любовью ярка
Так полыхала среди нас
Лелея плоть великой силой,
Что я забывши средь немилой
Пещеры сладко воспарял
Блаженностью взирая ввысь.
А те слова неслись, неслись….
В них я безвольно наполнял
Как безымянною росою
Цветок, измученный ночною
Прохладой - наполняет жизнь,
Я наполнял незримо мысль,
И наслаждаясь полно ими,
Я задыхался между ними
Роняя сладость и любовь,
И уповаясь вновь и вновь
Я с вожделением крылатым
Взирал на горныя пенаты.