«Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв» (вместо эпиграфа)
Аурелий аорта вмешалась в течение вод,
Напоила стада серпокрылых зобатых турманов,
Серебристую осыпь сняла с придорожных слобод,
Обнажила белесые десны лакричных туманов.
Громогласное море отверзло больное нутро,
Растеряло жемчужную нить погребенных столетий,
В кареглазых осколках укрылось ночное метро,
Заплутавший омнИбус растаял в лесном бересклете…
…Шишковатые кости макнуть в ледяной фиолет,
Носом щупая курс, вышли карлы смурными рядами,
Обладатели рваных чулок и замшелых штиблет,
В сюртуках из парчи, с недокрашенными бородами.
Карлы ищут затей, но внезапная сонная хмарь
Заковала их в латы соблазна всесильной науки,
Сверлит каждому лоб неподвижный волшебный фонарь,
И сосновым дрекольем раздроблены пухлые руки.
Карлы робко ползут среди глиняных хижин села,
За околицей меркнет дыханье от хрипов бульдожьих,
На холмах разлеглась цепенящая млечная мгла,
Пьяным пением птиц оглушая случайных прохожих.
… В час, когда я под утро закрою последний засов
И закончу обход погребов, как прилежный мажОрдом,
Я пущу вдоль ограды некормленых лагерных псов
И вернусь к неостывшим в сиянье свечей клавикордам.
Сквозь немытые стекла пробьется лучистый отряд
И в прокисших чернилах закружит свои контрдансы,
На песчаных холмах живописные карлы стоят,
Из немеющих ртов их доносятся сладкие стансы.