Я, должно быть, как поэт уже выдохся,
Стал совсем неинтересен для масс,
Но, фантазия пока не на выносе,
Нацарапаю жестокий романс.
В этом жанре по давнишней традиции,
Чтоб её или его довести
До аффекта, до черты, до амбиции,
Нет причин наверно и десяти.
Делать ставку, как и все, на избитое,
На измену с клеветой, не хочу.
Не создам простор для действий бандиту я,
Маньяку-садисту и палачу.
Суицид от безысходности, ревности,
Провокатор преступлений – вино
Не имеют поэтической ценности,
Этих тем в моих альбомах полно.
Не пацан уже Герой мой Лирический,
Разменявший только что сорок лет,
В Одноклассниках увидел трагический,
Безнадёжно-мрачный киносюжет.
Пятилетний мальчик словно растение,
Стопроцентный инвалид и урод,
Головного мозга нет от рождения,
Ну а тело почему-то живёт.
Миллионы «классов», тысячи отзывов
Толстых троллей, хомячков, матерей.
Кто-то плачет умилительно-розово,
Кто-то Спарту славит и Третий Рейх,
Намекают на веществ потребление,
А какой-то шизофреник просил:
- Дай, Господь, мальчонке – выздоровления,
Ну а матери – терпенья и сил!
Ни жевательных рефлексов, ни зрения,
Принимая пищу через сосок,
Без реакции лежит и движения
На кровати этот мяса кусок…
И забыв про игры и Розенбаума,
Он просматривал сюжет вновь и вновь,
Потому что мать несчастная дауна –
Его первая по школе любовь.
Всплыли в памяти и классы начальные,
И пронзительный последний звонок.
Десять лет томился, бредил буквально ей,
Но сказать об этом так и не смог.
С той поры её ни разу не видел он,
Отшумело, утряслось, улеглось,
Вдруг внезапно идиотское видео
Протаранило, проткнуло насквозь.
Оглушённый расставанием длительным
Вновь очнулся, ощетинился зверь.
Почему я был таким нерешительным?
Быть могло бы всё иначе теперь!
Разрывало сердце грудь платонически,
Как когда-то в пятом классе точь в точь,
И решил тогда Герой наш Лирический
Ей, свободою рискуя, помочь.
Местожительство нашёл и парадное,
Притаился на скамейке в кустах.
По шагам узнал. Такая же складная,
Только скорбная печать на устах.
Ну чего б ей не родить было мёртвого!
И, с трудом переборов нервный тик,
С виртуозностью домушника тёртого
В провонявшую квартиру проник.
Нет в природе дикой места для дауна,
Абсолютно Дарвин Чарльз в этом прав,
Беспощадны к ним и флора, и фауна.
Только люди, на отбор наплевав,
Прикрываясь христианскою истиной,
Охраняют, берегут Зит и Гит…
И прервал теченье жизни бессмысленной,
Внутрь артерии войдя, цианид.
Звонко щелкнул в двери ключ, раз потом другой.
Наконец-то он в руках, мячик-приз!
Что, узнала? Это я, одноклассник твой,
А вот это бывший твой спиногрыз,
Он не гадится уже и не мочится,
Больше ты ни перед чем не в долгу,
Вот заточка, переши, если хочется,
Всё равно я без тебя не смогу!
И она, забыв про то, что хоть к старости
Сможет жизнью насладиться чуть-чуть,
Озверев от необузданной ярости,
Превратила в решето его грудь.
Через годы может быть и раскается,
На могилке одиноко всплакнёт…
В сорок жизнь у бабы лишь начинается,
Невзирая на условного год.