Режет запястье, чтоб доказать - выше
Людей и любого бога
Спасают. Идёт на крышу
Внизу - постеленная солома
Мари заходится в истеричном смехе
И снова -
запястье, свистящий ветер
Как-то видится ей за секунду до
отражение в Лете
Деревня. В ней пять домов. Тётка на встречу тащит льющееся ведро. Вечером будет глазеть в окно, выискивать одного того, что бросил её - овдовевшую и распятую, становящуюся ребром; и лилась тогда не вода - разливался гром - это бог защищал её. Второсортный Адам, однако, бровью не вёл - целовал в холодящий лоб - чуть касался текущих щёк - и вдруг
сильно ударил её в живот, не отрывая губ.
На коленях за ним ползла, исступлённо крича то "вернись - всё прощу, я твоя", то "чтобы ты, сука, сдох". Так и упала, считая "раз - выдох, два - вдох", лежала - одна - в грязи, пока не подняли, не вымыли, не увели, не показали вход в тот дом,
где ей напевает ом, гладит оплывшие бёдра, целует в шрам (тут она застывает, не в силах забыть ран),
в дом,
полный окнами и добром; и одно полюбилось особенно - шторкой оно зашторено - грустью забито, залито слезой - только за ним она может статься самой собой.
Тем ребром. Той целованной тварью щекой. Тем болючим своим животом.
И Мари, выбирающей большее из возможных зол:
Крыша
Лезвие
Мост
Оммм