Так один виршеплёт оказался вдруг не у дел:
он курил, он расхаживал, он беспокойно сидел,
говорил, замолкал, обрывая на полусло...,
порывался понять, где добро у него, где зло;
избегал болтовни - впрочем, так же, как тишины;
зарывался лицом в одеяло, чтоб видеть сны, -
и не видел, а утром скрывался за стопкой книг
и бранил переводчиков за неживой язык.
Он натужно пытался постичь, что же есть он сам -
и однажды постиг. И с тех пор перестал писать.