Застыв у берёзы, ночною пургою заснеженной,
У старенькой церкви в тиши, бесконечно звенящей,
Рукою морщинистой гладит красу белоснежную
Седой человек… в орденах и со взглядом уставшим.
Он взором тревожным окинул простор запорошенный
И улицу с детства родную, до боли знакомую.
И раной на сердце откликнулся дворик заброшенный,
Хрустальной слезинкой и, даже, тоской невесомою.
Рукой он коснулся… безжалостно ветки надломленной
И поля, что душу тревожит травою нескошенной,
Разрушенной церкви, ещё не совсем восстановленной,
И раны заныли войны отголоском из прошлого.
Пустеют дворы, город манит детей небоскрёбами…
И тонет село в тишине, пустотою нашёптанной.
У братских могил, занесённых зимою сугробами,
Не алеют цветы, и тропинки, увы, не протоптаны.
Стоит ветеран, и слезинки застыли усталые
У морщинистых глаз, словно капли росинок блестящих.
Не заметил старик, как коснулся ручонкою малою
Его тёплой руки мальчуган с добротой настоящей.
Заглянув ветерану в глаза и нарушив безмолвную тишь,
Голубям он принёс на ладошке немножечко хлебушка.
Он тихонько сказал: «Почему здесь один ты грустишь?
Расскажи про войну, про Победу, пожалуйста, дедушка!»
Ещё долго в тиши у солдатской могилы вдали
Две фигурки, обнявшись, о чем-то тихонько молчали.
Только звон колокольный летел, не касаясь родимой земли.
Унося в неизвестность простые людские печали.