Пальцы тонкие, как восковые свечи, что привычно поставлены к образам.
Звезды синего кварца сияньем млечным заливают уже опустевший зал,
ветер в узких оконцах терзает шторы сотней тысяч котеночьих коготков,
меж картин мастеров итальянской школы заплетает в зеленую вязь легко
стрелки лилий подсушенных, томных, душных и звенит в колокольца хрустальных ваз.
Шепот темного прошлого лезет в уши и от запаха кружится голова.
Госпожа герцогиня, закройте двери, прикажите гасить ореолы свеч.
Пусть в затихшей конторе не скрипнут перья, и сгоревшим поленом не хрустнет печь,
пережевывать жар ей теперь недолго – жерлу алого пламени вышел срок.
Платье бального флера упрячет полка, переложит лавандой промежду строк.
Госпожа герцогиня, заприте спальню, занавесьте тягучую ложь зеркал.
Обронится бокала ломоть хрустальный, словно месяц в поверхности озерка.
Зеркала молчаливы, как перед бурей птичий крик не пробьется сквозь мертвый штиль.
Ночь по белому телу, как по скульптуре, высекает незримый глазам почти
филигранный узор из багряных кружев, оплетая души опустевший храм.
Пусть служанка в корсет зашнурует туже – скроет рваную сеть застарелых ран.
Зеркала напитают гордыней зависть, словно брошенным камнем – вода, дыша.
Госпожа герцогиня, отдерни завесь, посмотри – ну не диво ли хороша?
Госпожа герцогиня, сегодня праздник – праздник вышел, как запах чудесных яств.
Из кустов под стеной – гость черничных глазьев, смотрит, в семь голосов над тобой смеясь.
У приемной у дочери – черен волос, окровавленной розы алей уста…
По ночам зеркала обретают голос. По ночам шибче ноги сжигает сталь.
Кислый яблочный привкус стенанье вяжет, растекается в венах смертельный яд.
Зеркала молчаливо стоят на страже, онемевшими судьями вкруг стоят.
Взвесь ночного покоя, покров мережки, тишины неизбывной густая шаль.
В зеркалах отражается Белоснежка – посмотри. Ну не диво ли хороша?
Снег взметается хлопьями мягких перьев, боль сжигает сознание до нутра.
Госпожа герцогиня, закройте двери. Эта сказка закончится до утра.