(отрывок из книги "По ту сторону")
Май в этом году выдался холодным и пасмурным, особенно, последние его дни. Уже третий год весна, неизменно к своему завершению, вдруг, впадала в неистовый хоровод стихий. Проливной дождь вперемежку с мокрым снегом в это время года выглядел неестественно, кисло на фоне обильной зеленой растительности. Дождь, ветер… А иногда проснешься утром, а за окном солнце играет золотистым лучом с бисером утренней росы. А к вечеру опять дождь. Или снег…
Вот и сегодня вечером, после недолгой солнечной передышки, вновь пошел снег. Белые, непонятной формы снежинки, лихорадочно гибли в неравной схватке с почерневшей от сырости почвой. Печальную картину дополняло черное, беспросветное небо. Тяжелым непроницаемым телом давило оно на тусклое мироздание.
Лекарь лежал, закутавшись в свое изъеденное временем одеяло, и слушал нордический хор разбушевавшейся бури. Вот уже больше часа во мраке пронзительной ночи он слушает колыбельную песнь бесноватой весны, но сон, долгожданный и живительный, так и не хочет брать его в свои свинцовые объятья. Скверное состояние. Жуткая музыка. В этой атональной атмосфере, как в лихорадке, бьются мысли о грани его сознания. Мешаются и липнут в вязкой грязи грустных воспоминаний.
Но время идет и, даже, казалось бы, неиссякаемая энергия его размышлений пошла на убыль. Мысли уже не врезаются друг в друга, не разбиваются вдребезги от противоречивых суждений. Их безумная пляска затихла. Веки уже не подрагивают. Дыхание стало ровным, а лицо покрылось непроницаемой маской.
Сон подкрался к нему незаметно, исподтишка обхватив тело крепкими, безразличными руками.
Лекарь уснул. Вернее, тело его впало в неподвижное существование, а он сам, еще какое-то время, оставался в этом мире. До него еще доносились шум ночного дождя и шелест беспорядочного бега проворных ручейков по озябшему стеклу. Еще какое-то время… а потом он упал. Упал в подсознание, в страну снов и забытых инстинктов. Удивительный мир виртуальных сюжетов распростер перед ним свои просторы. Разноцветные тени его воображения сменялись черно-белыми проекциями суждений и взглядов, давно позабытых и отторгнутых сознанием. Медленно проплывали перед его взором громады витиеватых уродств и вычурных форм, до беспредела контрастные сочетания света и тени.
Вот, из этого непонятного месива, показалась острая грань геометрической фигуры. Она медленно выплывала из глубин фиолетового мрака, будто затерянный во времени космический корабль из пучины мирового космоса. Через мгновение он узнал в ней треугольник, безобразно искаженный четырехмерным пространством. Треугольник начал вращаться вокруг своей оси, бликуя разноцветными красками и, через какое-то время, стал казаться объемным. Он вращался все быстрее, и чем быстрее было это вращение, тем больше граней можно было различить. Треугольник стал пирамидой. Количество граней все увеличивалось. Лекарь ждал, что в какой-то момент пирамида превратиться в конус, но этого не происходило. Он видел уже сотни, тысячи граней. Видел каждую из них. Уже все вокруг вертелось в неистовом танце. Все звуки, все цвета слились в одну концентрированную совокупность, и вдруг… все исчезло. Звуки оборвались, цвета растворились.
Панический ужас пронзил его естество и все атомы его тела вплелись в одно сплошное переживание. Голос, не слышимый, но, скорее, осязаемый, истошно взывал к пробуждению. Лекарь хотел было уже проснуться, но что-то, вдруг, его остановило. Что-то безумное – то-ли мысль, то-ли другая непреодолимая сила – заставило напрячь его бескомпромиссную волю, и этим усилием над собственным страхом, он остался.
Он остался среди абсолютной пустоты. Среди пустоты, в которой не было места ни свету, ни тени. Даже пространство сжалось, сморщилось, как-то съежилось в ее невидимых лапах. Пустота. Лишь одна вопиющая, зияющая пустота – огромная бездна ничего в пустоте.
Это был сон, в котором ничего не было. Был ли он в этом сне? Каким-то неведомым доселе органом чувств он ощущал своё присутствие. Но он не был частью этой пустоты. Она его исторгала из себя при малейшей попытке с ней слиться, выталкивала и гнала, заставляла проснуться. Но он продолжал парить над ней, несмотря на ужас, пронизывающий его сознание.
Ужас. Да, он боялся. А как иначе? Неведомое всегда повергает человека в ужас. Страшит. Но малейшая вероятность приоткрыть завесу таинства заставляет разум переступать через инстинкты. Это суть человека, в этом и есть Человек.
Страх ушёл. Его сменила безмятежность и покой. Стало безумно легко. Не было ничего и он наконец-то стал его частью. С каждой минутой ничто растворяло его в себе. Он уже сам ощущал себя ничем, но это был всё ещё он. Его сознание, чистое и не предвзятое, чувствовало приближение чего-то рокового, непознанного, неизведанного. Пустота отступила. Вернее нет, её не было вокруг, но она была в нём. Он сам ей стал, а вокруг струился теплый и умиротворяющий свет. Он приглашал его к себе, манил. Пустота, суть он, уже начала растворяться в этом печальном, но благодатном свете, когда уцелевшая крупица его сознания, ещё ЕГО сознания, вновь обратила его во всеобъемлющий ужас, в бегство от этой сладостной неги. Свет, легко льющийся отовсюду, парящий в окружающем его пространстве, сменился полноправным мраком. Его внутреннюю непонятную ещё пустоту сменил легкий шелест листвы за окном.
Дождь кончился. Он лежал под своим одеялом, не чувствуя ни страха, ни ужаса перед посетившим его сновидением. Его занимал лишь один вопрос: что дальше?