Тишиной пожелтевшей листвы
Двор объемлем октябрьским утром,
По ресницам промозглой травы
Кроткий вдох обдаёт перламутром,
Заморожены реки и лужи,
Сквер закован морозной оградой, –
В стоне чаек восходит наружу
Первый день ленинградской прохлады.
Первый день темноты и застоя.
В этом городе мрак и печаль
В виде капли густого настоя
Все богатства уродуют в сталь, –
Так улыбка спадает при встрече
С замороженным светом огней,
В замороженный, каменный вечер,
В свете всех замороженных дней.
Но пока ещё утро, однако, –
Фонари оставляет в покое,
Представляя дорогу со мраком
Для того, кто всех больше достоин, –
И кому, как всегда, безопасней
Одному греться солнцем далёким:
Есть ли чувство тогда уж прекрасней,
Чем, на деле, не быть одиноким?
Он ступает, исполненный светом, –
В неискусственных волнах горят
Все искусства, уроки, предметы,
Далеко не спортивный заряд…
И снаряд за спиной тяжеленный, –
Сила знаний трясётся внутри;
В них, конечно, не вникнуть мгновенно, –
Но скорей же вперёд посмотри!
Поле мрака рассеялось волей,
Двор украшен сияньем берёз,
Чайки плачут, но смех, а не горе, –
День субботний избавить от грёз.
Вот ограда при сквере размылась…
Если свет потускнел в фонарях, –
Значит, в школу дорога открылась,
Будто солнце взошло в небесах.
И, взойдя, так же скоро погасло:
В окнах школ разожглись огоньки, –
А по улицам катится маслом
Потеплевшая жидкость реки.
Мир же взрослых далёк от оконца:
Только сном отдыхает глубоким, –
Тот прельщает их образом солнца,
Но для них … бесконечно далёким.