— Я, — говорит, — к тебе по ночам прихожу
и стираю со стен твоих снов жуть,
прикрываю ладонью нежной
твоих век неспокойный бег —
и шепчу тебе сны о прежнем,
что с тобою пребудет вовек.
То, что будет — хоть меняй города, хоть страны —
неизменно с тобой — неизвестным, странным
багажом, который всегда бумерангом
возвращается в сны твои, и неважно
что стал старше, мудрее, повыше рангом —
всем, кто жив, неизменно случается страшно.
И не лай собаки это, не затхлая тьма подъезда,
не тоска от того, что будущее неизвестно —
или слишком известно, до ужаса очевидно,
я сейчас не о том, как возводят стены,
растят мышцы, полируют свой внешний вид, но
все плюют через левое, отпугивая перемены.
Но секундная стрелка совершает свой бег по кругу,
создавая иллюзию, что время и ты друг к другу
равнодушны — что ты есть только то, что умеешь помнить,
что старение — это просто излишний опыт, он ведь
проникает под кожу, в кости, и будь ты от него избавлен,
то ни дряхлости, ни морщин, никакого: «собою разбавь тлен»,
«к праху прах» — и ладонью морщинистой выглаживать рукоять,
опираясь на трость: дай, господь, не то, что выстоять — устоять.
Так что вот: я сижу во тьме, словно тать, и смотрю, как ты мерно дышишь —
как ничтожно мало могу отдать, но зато я из снов, что приходят свыше,
выскребаю всю копоть, весь страх — и над нами сияет Путь Млечный.
Если надо — я буду сидеть здесь так вечно.
Ты слышишь?!
Вечно.
Зима 2012 — 08.07.2013