Сентябрь подходил к концу, а жара стояла нешуточная. Трава давно выгорела и пожухла. Кленовые листья подставляли свои бока солнечным лучам, словно впитывали их впрок. И запах осенних костров не смог бы их убедить в тщетности этих усилий.
Ключ проворачивался в замке, но дверь не открывалась.
Лёка выругалась шёпотом. В квартире послышались шаги. Кто-то прильнул к дверному глазку .
- Ма, открой, это я, - не слишком громко сказала Лёка.
Раздалось какое-то шебуршание, но дверь не открылась. Зато приоткрылась соседская, из-за которой выглянула противная старуха.
- И чего неймётся? Всё шумлять и шумлять. Милиции на вас нету.
- Не ваше дело, - грубо ответила Лёка.
Подняла портфель с пола и поспешила исчезнуть с соседских глаз. Ничего не поделаешь. Мать снова запила. И с пьяных глаз закрыла дверь на щеколду.
Во дворе бродили только ничейные кошки. Детвора после школы сидела дома. Это вечером здесь станет шумно от ребячьих визгов, а пока – нигде и никого. Лёка послонялась по двору, посидела на лавочке возле подъезда. Потом услышала, что кто-то спускается по лестнице и сделала вид, что смотрит содержимое почтового ящика.
- Что, пишут? – улыбнувшись, спросил сосед с верхнего этажа.
Лёка улыбнулась в ответ и кивнула утвердительно. Сосед, пересекая двор, легко зашагал к овощному магазину, размахивая авоськой в руке. Девочка снова поднялась к своей квартире. Попыталась открыть дверь, но та по-прежнему не открывалась. Лёка нажала на дверной звонок и звонила до тех пор, пока из-за двери не услышала пьяное варняканье:
- Кого чёрт несёт!?
- Ма, это я, Лёка, - заторопилась девочка. – Открой, пожалуйста.
Послышался щелчок. Лёка толкнула дверь и мигом влетела.
- Что ты, как заполошная? – ворчала мать. – Вот учу тебя учу…
Лёка захлопнула дверь своей комнаты перед носом матери, бросила портфель на пол и плюхнулась в кровать.
В квартире витал стойкий запах перегара. Девочка переоделась и вышла в кухню. Заглянула в холодильник. Поняла, что есть нечего, и принялась перемывать грязную посуду. Через час, приготовив поесть, она пошла в комнату матери. Та лежала, задрав кверху подбородок, и тяжело храпела. Лёка открыла окно настежь, чтобы проветрить, и растолкала мать.
- Кто? Что? Чего тебе? – непонимающе зачастила мать спросонья.
- Я суп сварила. Иди поешь.
- А, это ты, Олечка? Не хочу, спасибо детка.
И она засопела, отвернувшись к стене.
Екатерина Максимовна шла по коридору школы, гордо неся свою головку, а-ля Лопухина Боровиковского. На лице – остатки косметики, в руке – промокший носовой платок. Девичьи ножки на двенадцатисантиметровой шпильке не шли, а семенили в кабинет.
Между собой учащиеся звали Екатерину Максимовну просто Катенькой. Хрупкое, нежное создание. Глазки почти всегда на мокром месте. Не слишком юная выпускница университета, практически живущая в школе, по причине отсутствия собственной семьи. Таковой воспринимали учительницу и коллеги, и дети.
- Что это с Катенькой? – спросила Лёка.
- Не знаешь, что ли? Новую фильму дают в кинотеатре - «Белый Бим Чёрное Ухо», - со злорадством ответила Мухина.
- И что? – не поняла Лёка.
- Ну как что? Оне расчувствовались.
Катенька в этот момент продефилировала мимо к своему кабинету, обдав девочек терпким ароматом духов.
- За что ты её так не любишь? – удивилась Лёка.
- А за что мне её любить? За рыдания над Тютчевым? Театр сплошной. Противно…
Лёка посмотрела на подругу и ничего не ответила.
Следующим уроком была русская литература. Катенька успела привести себя в порядок. Опухшие глазки были подведены, носик припудрен, причёска пышна и высока.
- Слишком мало! – воскликнула она, опёршись на стол. – Преступно мало мы думаем о самых тонких движениях нашей души.
- Души нет, - раздался писклявый голос с задней парты.
У Катеньки оскорблённо приподнялась бровь, но она продолжила:
- Ребята, скажите, кто из вас успел посмотреть «Белый Бим Чёрное ухо»?
Кое-где потянулись руки вверх.
- Вот-вот, - вздохнула Екатерина Максимовна. – Вот-вот…
Она подошла к окну. Постояла. Затем резко обернулась и начала декламировать грудным голосом:
- Нам не дано предугадать…
- Меня щас вырвет, - прошептала Мухина. - Екатерина Максимовна, можно в туалет выйти?
Сзади кто-то прыснул в кулак. Катенька замерла на мгновение от такой бесцеремонности, затем кивнула и продолжила читать стихотворение.
Катеньку обожали все, кроме Мухиной. Снисходительно относились к её нарочитой чувствительности, мокрому носовому платочку и любви к поэзии. А коллеги даже завидовали её умению держать класс.
Лёка нашла Мухину в «прокуренном углу», как все именовали школьную курилку. Та смолила беломорину, держа её по-мужски, и сплёвывая на землю время от времени.
- Ну что, сеанс душевного стриптиза окончен? – спросила она Лёку.
Та усмехнулась и кивнула утвердительно. Её Катенька не раздражала своей эксцентричностью. Кроме того, поэзию она тоже любила и лишний раз послушать хорошие стихи была отнюдь не против.
- Ну и ладно. Что задала?
Лёка полезла за дневником. Из-за угла показалась школьная сторожиха.
- Курите? – спросила она ехидно.
- Нет! – хором ответили девочки.
- Курите, курите, - утвердительно продолжала женщина. – И чего вам сейчас не хватает? Ладно я, войну прошла, всякого навидалась. А вам-то, молодым, здоровым? Эх…
Она махнула рукой и скрылась снова за углом.
- Ладно, пошли отсюда, - сказала Мухина. – А то снова предкам нажалуются. Мать итак обнюхивает всякий раз.
В Тане Мухиной уживались две несовместимые личности: одна - абсолютная аристократка с длинными музыкальными пальцами, яркой, запоминающейся внешностью и недетскими познаниями в самых различных областях. Другая – нигилистка, мечтающая вырваться из-под родительской опеки, скверно матерящаяся и плюющая не только на асфальт, но и на все авторитеты.
Лёка не могла объяснить, какая из этих частей притягивает её к себе больше, но считала подругу чуть ли не самым близким существом на свете. Если не считать отца, который погиб в шахте два года назад…
Семья у подруги казалась Лёке странной. Отец работал на крупном предприятии ведущим инженером. Мать – воспитателем в детском саду. Спиртного в доме не водилось вовсе. Дети, ещё двое братьев, кроме Тани, воспитывались на хорошей литературе, учились в музыкальной школе и обязательно занимались спортом. В доме по вечерам играли в «слова» и читали вслух. Для Лёки всё это выглядело невзаправдашне. Хотя, ей с братом отец тоже читал много, пока не научились сами, и пока был жив..
Теперь брат учился в другом городе в институте. А мама…
Переодеваясь на физкультуру, Лёка заметила на спине у Мухиной огромный синяк.
- Что это у тебя? - спросила она испуганно.
- Последствия воспитательного процесса, - усмехнувшись, ответила Таня.
- Тебя бьют!? – ужаснулась Лёка.
- А тебя нет что-ли?
- Нет, - протянула Лёка. – Разве что полотенцем мать шлёпнет. Так ведь это больше для острастки.
- А меня бьют, - ответила Мухина, глядя Лёке прямо в глаза. – Гимнастической палкой.
- Кто?!
- Кто-кто? Отец, конечно. Вчера Катенька снова звонила домой. Жаловалась на моё недопустимое поведение. Пригрозила написать на работу родителям. Вот он и разошёлся.
Возле актового зала стоял физрук и чем-то смешил Катеньку. Та хохотала, смущённо махая ручкой, но увидев Лёку, посуровела лицом и жестом подозвала её к себе.
- Оля, ты давно дружишь с Мухиной?
- С седьмого класса, - ответила Лёка. – А что?
- Я не советую тебе с ней общаться. Она за твоей спиной говорит о тебе гадости. А её родители вообще считают тебя…
Краска залила лицо Лёки.
- Кем? Кем они меня считают?
- Ну что ты? Не волнуйся так. Я ведь добра тебе желаю. – Катенька положила ей руку на плечо. – Услышь меня, пожалуйста. Не стоит тебе с ней общаться.
Лёка, словно впервые, увидела огромное количество тонального крема на лице учительницы и противный пушок над верхней губой, торчащий из-под этого крема.
- Впрочем, как знаешь. Я тебя предупредила. А там, дело твоё.
И она застучала каблучками по коридору.
Давно прозвенел звонок. Лёка стояла возле актового зала.
Кто-то тронул её за плечо.
- Ты чего, мать? Столбняк напал? – нарочито весело спросила её Мухина. – Да, я ведь совсем забыла. Мама спрашивала, не хочешь ли ты с нами пойти на « Звезду пленительного счастья»?
Лёка согласно кивнула и разрыдалась.
- Тихо, тихо…, - испугалась Мухина. – Что случилось?
- Тань, не бросай меня, пожалуйста, - сквозь слёзы выдавила Лёка.
- Ну ты даешь, - покраснела Мухина и обняла Лёку крепко.