Я испытываю клаустрофобию,
Когда впиваюсь в клеть своих ребер,
Нащупываю позвоночник,
Обхватываю худые запястья.
Быть мясным и химическим
Так невыгодно и опасно.
Старение неотступно
Крадет мои лучшие годы, а с ними возможности.
Я сжог свои фотографии "до"
И никогда не сделаю "после"
В разговорах отвожу глаза
И не слушаю.
Чему ты меня научишь,
Как переубедишь,
Когда перепрыгнул три жизни сразу,
За неполную одну.
Моими гончими псами служат отвращение и тоска.
Верными спутниками,
Ведущим инстинктом,
Движущим механизмом,
Называй как нравится.
Женился на бутылке виски,
Левой руке
И продался своим страстям.
Сегодня я всех люблю,
Что значит вы не вызываете рвотных позывов чуть более получаса,
Заливаюсь радостным хохотом и заигрываю с шлимазлами.
Не люблю когда мне отказывают.
Когда перечат.
Я надеваю красный.
В знак поражения и раскаяния, перед самим собой.
И ни кем более.
Так я устроен.
Жить на полную, не оглядываясь.
Мгновение перед казнью.
Как первый вдох.
Стоя на коленях у расстрельной ямы.
Наполненной телами, всех кого знал.
Достаю их из памяти.
Податливый биомассив.
Насквозь пропитанный черным узором гниения —
Посредственности.
Я вывернулся наизнанку.
Обнажил подноготную.
Но ты почему-то держишься.
В чем же твоя невозможность,
Недосягаемость.
Утопичность просчета,
Как можно назвать тебя человеком
Неизмерима ярость и тяга
Не в последний, не в последний
Так горячо внутри — выжигает напалмом и рвется наружу.
Сплетенье рук
И мыслей.
Спайка тел.
Быть на одной волне.
Я отвергаю запрет и многократно.
Ты багряный зверь, чьей крови я вкусил,
Истребилась моя душа.
Эта звериная нежность, не знающая конца,
Способная найти своё пристанище лишь на полотнах Гойи.
И шелковая немота.