Не надо ни слов, ни улыбки:
Останься такой, как была.
И. Анненский
Сонька и Софья Петровна – почти соседки,
но, с ветки на ветку прыгая по утрам,
не замечают друг друга сквозь «прутья клетки»,
– у каждой под шляпкой личный там-та-ра-рам.
Сонька без шубы, а Софья Петровна – без кожи,
и обе мерзнут и пьют какую-то дрянь,
и кто из них старше, а кто чуть-чуть помоложе
– не различишь, так тонка и ничтожна грань.
Сонька поет на звезду, не включая света,
а Софья Петровна сумерничает «под мыша»,
и пыльный томик забытого нынче Фета
тихонько по воздуху к креслу плывет…
чуть дыша,
Софья Петровна стихи творит, как молитву,
и оживает токами дивная ночь,
женщина носит в кармане опасную бритву
и скорректировать линию счастья не прочь.
Сонька – без мужа, а Софья Петровна – в колечке.
Серебряный век – это вам не под воблу шансон!
Сонька – овца, а Софья Петровна – овечка,
и мысли о главном приходят к ним в унисон.
Главное – это… – и дальше у Соньки по списку –:
шуба, конечно, и Петька из сорок второй,
к свадьбе (раз сто!) подходили они близко-близко,
но улетал с журавлями главный герой.
Детки поспелые в срок появлялись все же:
певчие! ловчие! радость всего двора,
Софья Петровна, их видя, страдала (без кожи!)
и вышивала крестиком профиль орла,
слушала Шуберта и предавалась сплину,
кот – на коленях, а на плечах – тоска
и по-балетному прямо держала спину,
и не сгибала в старой чувяке носка.
И понимала, что никакого смысла
в кашеварение и вытирание носов,
эта, с дрянцой мыслишка, женщину грызла,
хоть с чувствами кейс у хозяйки всегда на засов!
И засыхали как промокашки годы,
не разобрать где «сегодня», а где «вчера»,
классики-суки мутили вешние воды,
но ни на йоту не сдвинулась к бабам гора.
Тезки вершили тихонько к себе восхождение,
как фудзи-и-яма самели в угоду годам,
и померанцево-снежно загробное пение
в ночи проливалось из окон, как скисший агдам.
Они каменели, хотя наливались телом,
слонея, рвали халаты, мужчин в чехонь…
И думала Софья Петровна, она – Соломея!
А Сонька?.. А Сонька, вестимо, – нордический конь!
………………………………………………………
Горели леса, как будто чадили кадила,
с портрета Сонька смотрела, как ангел с креста,
сердечко Софьи Петровны затахикардило…
– Так эта же наша (как ее?) медсестра!
Прошамкала ей старуха: – Вы что подруги?
А нет, так чего стоять здесь, разинув рот?!
И Софья Петровна бежала, сжимая руки,
в свой утлый, заросший бурьяном парник-огород.
И слезы лились рекой под сухой ранеткой,
и выпито много было жгучей воды,
впервые она тяготилась уютной клеткой,
хотелось бури, чтоб ветром ломало сады…
Но руки уже листали «замшелого гада»
и вырвало ложью, влитой с парным молоком,
и плакала тушь, и жизни стиралась помада,
и было это в году, не помню каком.