* * *
Уже не вышло умереть как снег,
как первый снег, легчайший, белоснежный,
негрустный, беспечальный, как ночлег,
наивный и случайный, как надежды.
Но поздно даже умереть как снег,
глубокий снег, холодный и широкий,
в котором птица, зверь и человек
оставили следы среды, уроки.
Осталось только умереть как снег,
последний снег, нечистый снег, набухлый
и грузный, оставляя скользкий след,
разводы, чуть похожие на буквы.
ЛУКАС КРАНАХ СТАРШИЙ. ОТДЫХ НА ПУТИ В ЕГИПЕТ.
LIGHT VERSION
Юрию Перфильеву — алаверды
На фоне Кранаха снимается семейство
со сворой ангелов: какието деревья —
березы, кажется, и елки, вероятно —
местами в инее. Похоже, что предгорья
баварских Альп. Однако, черт возьми, откуда
взялась Бавария, когда из Вифлеема
они в Египет путешествуют (вернее,
бегут, конечно)? Видно, малость заплутали,
с дороги сбились. Впрочем, бешеной собаке
семь верст не крюк, а также море по колено.
Папаша всетаки в сомнениях. Мнет шляпу,
заместо Нила наблюдая ледяные
вершины гор, а вместо пальм — березы, елки
да мох... Все это както странно, непонятно:
и эти горы вместо Нила, и младенец
как будто тоже не его, какойто левый...
А между тем чужой младенец голожопый —
мамаша, дура, совершенно невзирая
на холодрыгу, огольца распеленала —
ручонки к ангелам пристроившимся тянет —
похоже, чует: дело пахнет керосином,
и эти, с крылышками, предвещают пакость —
и норовит их уломать за ради Бога
забрать сейчас его, пока еще не поздно...
но не успеет: заплутавшее семейство
со сворой ангелов вотвот привал закончит
и в путь отправится — искать тропу в Египет
на фоне Кранаха, и птичка вылетает —
слегка помятый ангелочком попугайчик.
И свора Кранахов ничем уже не сможет
им всем помочь, и остановленное время
уже из Кранахов течет, течет, течет...
* * *
Как тут жить, мужик, нам на свете белом,
не рискуя душой, не торгуя телом,
если все что смогли мы, что мы сумели —
только выйти голыми из гегелевской шинели,
из чужих галифе с охрененным кантом,
не блистая ни доблестью, ни талантом,
ни законом нравственным там, внутри нас,
лишь плюсуя за минусом в сальдо минус,
добавляя на старый нового хмеля
и не видя света в конце туннеля?
ЗЛОБНОЕ БРЮЗЖАНИЕ
Лее Любомирской, повинной
в появлении этого стихотворения
Вот два изображенья: вот и вот.
Взгляни сюда, вот два изображенья.
Взгляните, вот портрет, и вот другой.
А вот и третий.
Это Пастернак,
Тут Кронеберг, а это вот Лозинский.
Искусные подобия Шекспира,
Весьма, конечно, разной красоты.
Но ни один красы оригинала
Не превосходит. Клавдии все трое,
Убийцы — как и всякий переводчик —
Оригинала...
ГОРЕСТНЫЕ ЗАМЕТЫ ФЕНОЛОГА
Ушла домой зима Прекрасная Белена
с ребром, с угробами и с негами пушистыми,
вокруг, смеясь, бежит весна Зеланаида,
по лужам шлепая ногами развеселыми.
Но вновь циклопы и антициклопы кружат,
вращая дикими глазами одинокими,
и плюсы с минусами медленно воюют,
пехотой сонной штурмовать пытаясь градусник.
То семенит на цыпках мелкий жулик дождик,
то белый пух еще февральскими погромами,
то, вроде, солнечные зайцы и лисицы,
то на ветру трясет растенья голомокрые.
Уже с Пятнадцатой Шестнадцатая Марты
взаимовыгодно обмен свершили родственный,
а всё раздоры меж Зефиров и Бореев,
и нету ясности, все облачность с туманностью.
*
Опубликовано в журнале:
«Арион» 2015, №3
Владимир Строчков