Мой глаз подобен
Городу с кварталами его,
Огнями резкими, косящими тенями.
В потёмках мрачных закоулков
Пятно слепое затемняет небо.
И город притворяется дурным,
Что кулаками тычет, злобен плотью,
Бьёт так, что искры сыпятся из глаз.
Бездумно дивный мир идёт своим путём:
Деревья гнутся и трепещут, и тянут будущее
сливы в разбухшие пустоты,
Такси снуют по улицам.
Мой глаз, подобно алчному бродяге
Пронзает городскую музыку теней,
Мрачный и плоский,
Помутневший и мстительный,
Выискивая слёзные углы,
Оставляя дыру в форме глаза
Где бы не светил, улавливая
Зримое в глазницу.
The Eye
by David Musgrave
sits on an idea
like a city on its contours,
sharpening lights and slanting shadows.
Inside it lurk dark pockets:
its blind spot clouds the sky.
This city plays the fool; a nasty fool
with loaded fists and sullen flesh
who’s hatched an ugly starburst on my face.
The inanely beautiful world goes on:
trees bend and flutter, plums draw the future
into swelling wholes,
taxis graze the streets.
My eye, a hungry nomad,
ranges through the shadow music of the city,
mind-shaded and flat,
cloud-brewed and vengeful,
searching lachrymal corners,
leaving an eye-shaped hole
wherever it lights, hunting
a vision into its socket.