Мазоха Виктор
Лауреат первой степени в номинации "Белые розы Сибири"
В местном продуктовом павильоне был только один покупатель Люба Егорова, высокая женщина, лет сорока. Люба жила в поселке, работала в городской социальной службе и обслуживала местных стариков, нуждающихся в уходе, и инвалидов. В руке она держала только что купленную бутылку пива, объемом полтора литра, прозванную в народе "полторашкой".
– Здравствуйте! - поздоровался Дмитрий с женщинами
– Здравствуй, Дима! – ответили продавщица и Люба одновременно.
– Что, Любаша, решила побаловать мужа пивком? – шутливо спросил Дмитрий, обращаясь к Егоровой
– Ага! Мой пиво не пьет. Он водку любит, – с натянутой улыбкой ответила она, взявшись за дверную ручку. – Это я бабке - "Чеченке". Просит: возьми да возьми. Надоела уже. Еще матерится. Обматерила меня, на чем белый свет стоит, что я ей пиво прошлый раз не принесла. Ой, горе мне с этими бабками! Привередливые они такие! Я говорю, нельзя тебе пить пиво, а она даже слышать не хочет. Ну, ладно, думаю, возьму. Пей ты, пей!
Люба, еще что-то говоря, открыла дверь, и ушла.
– Мне четыре йогурта, вареников с полкило вареников с картошкой, – Дмитрий протянул продавщице смятые две сотни рублей.
Она достала из холодильника продукты и, отсчитывая сдачу, спросила:
– Как там отец?
– Не знаю, как и сказать... Состояние - стабильно нехорошее. Все больше лежит, сидит... Сейчас покормлю, подкину в печку угля на ночь...
– У тебя он хоть в тепле лежит, - вздохнула продавщица. - Ты все-таки сын, да и вместе с ним сейчас находишься. Ты и ночуешь с отцом?
– Конечно. Работу пришлось оставить…
– А вот бедная "Чеченка"... Сейчас с любой разговаривали об этом. Муженек ее в тюрьму загремел, а за бабкой и присмотреть некому.
– За ней же Люба ухаживает.
– Да разве ж это уход. Разве она будет так ухаживать, как ухаживал бы близкий человек. И бабка у нее такая не одна. Придет утром да вечером, протопит дровами. "Чеченка" бедняжка весь день мокрая лежит. Морозы-то какие сейчас стоят! На днях заходила к ней в дом. Так у меня волосы чуть дыбом не встали... Ох, бедная умереть-то по-человечески не может.
Дмитрий ничего не сказал, лишь вздохнул и вышел из павильона. На улице уже совсем потемнело. Морозный воздух врезался в легкие, и он, прикрыв рот воротником, прибавил шагу. Дорогой он не мог выкинуть из головы слова продавщицы, представив, в каких условиях находится бедная старуха… «И сколько же на земле еще таких, ни кому не нужных стариков». Сколько на свете боли, крови и слез! Ему стало дурно.
Дмитрий остановился и присел на корточки от внезапно подступившей слабости и темноты в глазах. Несмотря на то, что мороз свирепствовал, пытаясь пробраться до самых костей, он почувствовал, как по телу побежали капельки пота. От этого стало немного легче.
– Дурак! – сказал он себе, поднимаясь с колен. – Зачем все принимаешь близко к сердцу. Мир не изменить. Как были боль и страдания на земле, так и будут. Не думай обо всех, всех - не обогреть. Делай хотя бы то, что можешь.
Продолжил путь, делая остановки. Возле дома "Чеченки" бросил взгляд на светившиеся в нем окна. Поверх коротких занавесок было видно, что кто-то ходит по комнате. Подойдя ближе, все отчетливее прорисовывался женский силуэт. «Надо зайти», – подумал Дмитрия, сворачивая к дому.
Входная дверь была открыта, он толкнул ее от себя, на веранде - темно, хоть глаз выколи. Долго не мог нащупать дверную ручку, на пути попадались только стены. Наконец, увидел в проеме свет, вздохнул с облегчением.
В нос ударил резкий запах мочи. Бабка лежала на полу, на толстом матрасе, она никак не среагировала на его приход, лишь что-то прошептала, очевидно, о чем-то прося Любу. Люба повернула голову, она растапливала печь, и тут же продолжила свое занятие.
В квартире было не намного теплее, чем на улице. Дмитрий набрал в легкие воздуха и выдохнул: изо рта пошли клубочки пара.
– Не жарко здесь, – сказал он.
– А что ты, Митя, хочешь, – Люба, растопив печь, встала, держась за спину. – Дровами одними разве натопишь?
– А что нет угля?
– Нет. «Чеченец» должен был вывезти, но его посадили... Вместе с бабкиной пенсией улизнул.
Старик не имел никакого отношения к кавказской национальности. Кличку получил за неуемное желание причислять себя к участникам боевых действий в Чечне. Несмотря на его возраст и неоднократные судимости, многие ему верили. Так и старуха стала «Чеченкой».
– В соцзащите попросить надо, чтобы обеспечили углем.
– Ой, кому что надо? Дочери родной не надо, а ты хочешь, чтобы чужие люди беспокоились. Ей даже инвалидность не дают. Она пластом лежит, а инвалидность не дают. Дурдом.
– Люба! - послышался тихий голос бабки.
– Сейчас!
– Пива просит, – пояснила Люба. – Даю ей чуть-чуть. У бабки одна радость осталась.
Дмитрий обвел взглядом кухню. Грязные стены и потолок, давно немытый пол. А главное – мертвецкий холод.
– А почему она лежит на полу, да еще голая? По низу тянет страшно.
– Падает. Я же не могу с ней сидеть день и ночь…
- А у нее дети есть?
- Дочь в Новосибирске живет. Почему не заберет к себе мать, не знаю.
– У тебя есть номер дочери? – спросил он, и, получив утвердительный ответ, тут же ввел его к себе в сотовый телефон. – Приду домой, позвоню.
Шарик, отцовский пес, выбежал навстречу, замахал хвостом.
– Больше не лаешь на меня, – Дмитрий потрепал собаку по загривку. Радостно взвизгнув, Шарик, встав на задние лапы, прижал его ногу передними лапами. – Теперь мы с тобой должны ладить. О тебе, кроме меня, заботиться некому.
Словно поняв, о чем идет речь, пес тихо заскулил.
– Ладно, пошли я тебе что-нибудь вынесу поесть.
Он очистил кастрюлю и сковородку от остатков еды, затем налил в собачью чашку немного молока и ссыпал туда остатки еды. Шарик жадно стал хватать куски хлеба, картошки.
Дома он стал кормить отца.
– Йогурт ешь. Вкусный йогурт?
– Вкусный, – ответил отец.
– То-то же! Будешь есть, поправишься быстрее. Уже почти весна на дворе. Правда, морозы еще жмут отчаянно. Летом будем выбираться на улицу. Веселей будет.
Словно маленький ребенок, отец слушал внимательно и кивал в знак согласия.
– Тебе, батя, повезло, – продолжал Дмитрий, поднося ложку к отцовскому рту. – Вон соседка – одна, в голоде и холоде. А я с тобой. А знаешь, почему? Потому что это мой долг. И еще потому, наверное, что ты меня никогда не бил...
Отец захотел в туалет.
- Давай, батя, справляй свои надобности, а я пойду в другую комнату позвоню, - сказал Дмитрий.
Он достал сотовый телефон, нашел записанный номер дочери «Чеченки», нажал кнопку вызова. Послышались длинные гудки. «Значит, связь есть», - подумал Дмитрий. На втором гудке вызов был принят.
- Алло, кто звонит? – откликнулся женский голос на другом конце.
- Здравствуйте, это Наташа? Дмитрий вас беспокоит, сосед вашей матери.
- Что-то случилось с мамой? – голос зазвучал встревожено.
- Случилось. Вы разве не знаете, что ваша мать тяжело больна? У нее инсульт.
- Знаю, - спокойно протянула дочь. – Вы меня напугали, я подумала, что она умерла. Ух, ты, господи. Слава богу, жива еще. Вы мне хотели сказать только об этом - что она больна? Так я знаю. За ней же ухаживает соцработник… Люба, кажется, звать…
Женщина говорила быстро, как будто куда-то торопилась. Дмитрий дал ей выговориться.
- Наташа, я сегодня заходил к ней вместе с Любой, она лежит голая на полу. Понимаете, это трудно передать словами. На улице не май месяц. Ей нужен настоящий уход. Тепло. А у нее даже угля нет…
- Ах, мама! Сама виновата в своей судьбе. Сколько нервов потратила, чтобы она развязалась со своим уголовником. Так, нет же. Внукам ни копейки не послала, зато своему уголовнику регулярно передачи возила. Вот и довозилась - опять посадили его. Вот, пусть, он и помогает теперь ей. А я не могу. Я работаю. У меня нет дома условий.
- Вы не горячитесь, возможно, вам удастся выбрать время и приехать; сами посмотрите, может, что-то решите…
- Что вы от меня хотите? Чтобы я приехала и забрала ее?
- Да разве ж это важно, что я хочу? Вам решать.
- У вас все?
- Да, в общем-то, все. До свидания!
Дмитрий отключил телефон и вернулся к отцу.
- Батя, приготовься, – сказал он, надевая резиновые перчатки, - будем, приводить тебя в порядок.
Он попытался повернуть отца на бок.
– Тише, – скривился старик от боли.
– Больно?
– А то нет...
– Терпи, а иначе мне не добраться до твоей задницы. Ох, ты и навалил! Но это хорошо, хоть клизму ставить не придется. Да?
– Конечно.
Дмитрий взял отца за спину, отчего тот скривился от боли, и стал осторожно двигать на себя.
– Больно... – простонал отец.
– Потерпи, батя... Надо... – Дмитрий с силой, но, стараясь как можно мягче, повернул вначале ногу, затем туловище. В таком положении, недвижимое тело утратило равновесие и стало клониться. Чтобы отец не свалился лицом на кровать, Дмитрий стал придерживать его одной рукой. После чего ухватился свободной рукой за пеленку. Но вытащить с первого раза не удалось. Пеленка, словно приклеенная "Моментом", никак не хотела отставать от тела. Повторил попытку, но опять ничего не получилось.
– Твою мать, – выругался Дмитрий. – Не сдирать же ее вместе с кожей.
Удерживать отца в таком положении он больше не мог.
– Придется тебя повернуть на живот, – сказал Дмитрий.
– Да ложи ты хочь на живот, хочь верх тормашками, только больше не мучай меня!
Когда освободились две руки, он смог осторожно убрать с тела прилипшую клеенку.
– Фу, батя... – вздохнул Дмитрий. – С одним делом, кажись, мы справились.
После чего, чтобы отец не задохнулся, быстро взял со стула чистую клеенку и попытался положить ее на место прежней. Но понял, что вряд ли ему это удастся сделать.
Легче было посадить отца в кресло. Он вначале посадил его на кровать, а затем не с меньшим усилием буквально перетащил в кресло.
– Вот теперь можно тебе посидеть, – сказал он, переводя дыхание. – Небольшое разнообразие, но хоть так... Да, батя?
– Да, сынок...
– Ничего, доживем до лета, купим инвалидную коляску – веселей будет. Да, батя?
Отец промолчал. Дмитрий лег на диван, время от времени, поглядывая на отца, который о чем-то разговаривал сам с собой. Вдруг он услышал тихое всхлипывание.
- Ты что, батя? – спросил он.
- Ничего, сынок ... - слезы текли по бледным щекам.
У Дмитрия застрял комок в горле.
- Не переживай, батя, - он попытался хоть как-то утешить отца.
- Да не поправлюсь я уже ...
- Поправишься! Мы тебя еще женим.
- Нет, сынок, - он вздохнул. - Никто мне теперь не нужен. И я никому не нужен. Ты отдай меня в дом престарелых. Мне тоскливо ... Не могу я. И тебе легче будет.
- Не выдумывай! Давай, лучше споем песню. Вдвоем. Во все горло. Как ты на это смотришь?
- Да-вай, - согласился, всхлипывая, отец. - Ка-кую?
Дмитрий задумался. Он знал много русских народных песен, все они одна за другой всплывали в его памяти. Какой из них отдать предпочтение?
Пока он думал, отец запел:
– Что стоишь, качаясь, тонкая рябина, - донесся до него хриплый голос. - Головой поникла, до самого тыну ...
- Но нельзя рябине к дубу перебраться - знать судьба такая ... - подхватил Дмитрий в унисон.
- Знать судьба така -кая ... - отец снова заплакал.
– Знать судьба такая... – пели они и плакали.
Слезинки быстро скатывались по щеке в рот Дмитрию, он чувствовал их соленый вкус, отчего становилось еще горше на душе...
На следующий день, утром, Дмитрий, раздвигая занавески, выглянул в окно. Ярко светило солнце. Приближающаяся весна брала свое. Возле дома «Чеченки» остановилась такси. Из нее вышла женщина лет сорока, она быстрым шагом направилась в дом старухи…