Вхожу в метро, как в зиккурат.
Причастность музам - все подчинено одной идее.
Здесь, среди мраморных пилонов и оград,
И жертвенных огней во их служенье.
О, Херувимы, храните нас!
Избавьте нас от жертвоприношений.
На Чеховской состарились ступени.
Вдали от тысяч любопытных глаз.
На Чеховской состарились ступени.
Истерся мрамор, источился в кровь.
Изрезались морщинки на шагрени,
щербинки и засечки до краёв.
На Чеховской состарились ступени.
Стареет мрамор. Изменяя форму, не меняет суть.
Мы встретимся в назначенное время.
Мы встретимся уже когда-нибудь.
И я из мрамора. Как эти же ступени.
Так будь со мной поласковей, Москва.
И я почти уже не оставляю тени,
Так, лишь неловкое движение рукава.
Я не хочу учить названий этих линий.
Хочу их повторять как в первый раз.
И по фризам цветут охапки хризантем и лилий,
Цветной бульвар закружит в цирковой витраж .
И тотчас станет все вокруг иначе!
Земля ускорится, смыкая новый круг!
И нарисованный камин горит, как настоящий,
грозясь обжечь небрежность этих рук.
Цветной бульвар, цветочных витражей бордюры,
И циркачи, и лошади, и акробат.
и узкоплечие высокие фигуры,
Гранит и мрамор – пестрый маскарад.
Так будь со мной чуть-чуть нежней, родная!
И не подав пальто, не прогоняй тоской осенней,
Ведь даже метрополитен, как зиккурат,
встречает торжествами преклонений.
На Чеховской состарились ступени.
И каждый шаг воспоминанием храним.
Когда девчушка в тонком летнем платье
Сбегала с папой за руку по ним.