И ты знаешь, мама,
У меня в душе ненужность фатальная.
Как мне это уместить в своё тельце, мама?
Такая история, такая банальная...
Прости, что не объясняю тебе проблемы,
Что не знаешь ты от чьего имени
Хочется кидаться мне на стены.
А знаешь, меня спасает, что глаза накрашены
И стрелки черным подведены.
Я слабее, чем всем кажется,
Если бы не глаза - разревелась бы.
Это самый страшный, самый сложный год!
Я молюсь каждый день у окна,
Чтобы мне забылся тот,
Кто душу мою испил до дна,
Чтобы не пересечься глазами,
Чтобы случайно не встретить его в метро,
Чтобы не видеть, не слышать его ушами...
Он сумел стать всем миром и разбил его!
Боже, а блюзы ночные, "спой", карамель и нуга;
Да и город, обнимавший нас сотней Васильевских линий -
Пустой, темный, чёрный почти, темно-синий,
Как никогда...
Господи, хоть бы он не поверил,
Не поверил, что выросшее из плевел,
Через бетон в душе, через мерзлоту,
Через адовую, больную пустоту
Моё глупое, детское к нему забытьё
Может просто закончиться!
Что вся моя слепая страсть
Под сильным финским ветром,
Скукожившись, не спаслась!
Неслучившийся мой, это все не враньё!
В меня впаяно, врезано, ввинчено,
Вязью арабской, золотом:
Имя твоё!