***
Я только сейчас,
в этот поздний час
понял, что впереди не двадцать лет,
что времени больше нет
и никогда не будет,
что утром другие люди
проснутся, что мой подъезд
будет одним из многих мест,
откуда я уже не выйду,
а те, чужие, не покажут виду,
что знали живого меня.
Не станет ни ночи, ни дня,
и я улечу в дальние страны,
где меня тоже не станет,
но где я хотел бы жить, пока жил.
И эти неустойчивые миражи,
наверное – всё, что увидят в зрачках
моих те, что найдут меня, но искать
не придётся – я просто усну за столом,
и лампы светящей стекло
стеречь будет сон в эту ночь.
А я вдруг увижу ушедшую дочь.
Она меня спросит серьёзно: «Зачем?»,
и звякнет в руке её связка ключей.
Но мне неизвестны замки те и двери,
хотя, несомненно, их стоит проверить,
узнать – вдруг открыты, иль заперты прочно
и, чтоб отпереть их, достанет ли мочи.
Я стану шептать, но не выйдет дыханье.
Застынет, не сдвинется кожа-пергамент.
И крикнет петух третий раз на восходе
о том, что ещё один в темень уходит.