Над океаном заря. Шум прибоя сквозь дрему тумана.
В перьях белесых угрюмо зевают громадины скал.
Чайка задела крылом изумрудную ниву лимана…
Помнишь, как я этот берег заветный упорно искал?
Я просыпался в поту от реальности дивной картины
И, ощущая растерянно кожей постылый диван,
Плакал в себя от бессилья, и пил в одиночку мартини,
Чтобы забыться без снов. Чтобы вновь не поверить в обман.
Знаешь, я вижу его. Каждый раз – до мельчайшей детали:
Бриз разогнал пелену, и прорезался свет неземной.
Хлюпала ткань парусов, и встревожено чайки кричали –
Будто бы все это происходило однажды со мной.
Я убегал от себя. Я не мог примириться с потерей.
Я, как моряк, пил дешевое пойло портовых таверн.
Я рисовал якоря и Сирен синей краской на теле.
В пьяном угаре рычал я: «Полундр-ра! Свистать всех наверх!!»
Я задыхался!.. Скулил… Нет, я выл от тоски неизбывной,
Но неизменно являлся ко мне мой палач – горе-сон:
Снова о борт ударялась волна и манила призывно.
Снова, доступно – спокоен, мерцал синевой горизонт.
…Годы промчались стрелою. Я прочно увяз в настоящем.
Жизни становится все тяжелей мне устроить сюрприз.
Только порой вдруг нахлынет из памяти валом бурлящим
Запах разбившихся вдребезги пенистых брызг…