Упавшего с лесов по улицам несли,
Он грудь себе разбил, ударившись о балки.
Носилки были все в строительной пыли,
И непрерывно с них стон доносился жалкий.
Несли и, в такт шагам, чуть колыхалось ложе,
И ветерок порой приоткрывал покров,
Я различил его лежащим на рогоже,
В запекшейся крови, и лик уже суров.
Какой-то негр шептал: «Дружок, держись!» - Увы,
Как тут помочь? И я гнал от себя догадку:
Обмотанный вокруг горящей головы
Платок ему вредил, усилив лихорадку.
У Дамбы, тут и там, и денди, и кокотки
Слонялись, стыл закат над городом багров;
На Тежу был прилив, виднелись барки, лодки,
Я слышал стук колёс, проклятья кучеров.
Подвыпивший поэт, напоминая фавна,
В районе Байши - там бывает часто знать -
Кричал: «Смотри, смотри! Вот - сцена, как забавно!
Ну, что за эпизод!» - Он перестал стонать.
Борьба пришла к концу. Ведь так не раз бывало:
Несчастный не успел дождаться лекарей.
Лишь несколько мужчин, на вид провинциалы,
Кричали: «Жаль его! В больницу, поскорей!»
Там, где его несли, шептались люди глухо,
Сардинок запах шёл со склада вин вдали,
Просила ей подать какая-то старуха,
И в лавке на углу сверкали хрустали.
Один дворянчик - фрак потёрт, грязна манишка,
С ним проститутки две из самых злополучных -
Кричал : «Какой кошмар! Ведь он – совсем парнишка!
У каменщика был недолго он в подручных…».
Подкидыш, с малых лет с работою знаком,
Неграмотным он был, и жизнь вовсю хлестала,
Он чаны на спине с извёсткой и песком
На пятый нёс этаж, сутулился устало.
Обед прошёл. Он взмок вдруг до корней волос,
Курили мастера, он подбирал окурки,
Мутило от всего: от дыма папирос,
От робы на плечах в присохшей штукатурке.
.
Зарплата велика: аж восемь медяков…
А море - далеко, под солнышком уснуло.
«Ай! люди там, внизу, не больше пауков!
И вдруг земля его жестоко притянула.
Да, уличным мальцом беднягу люди звали,
Умел он одолеть болезнь, нехватку сил,
И голодал порой, и спал впотьмах в подвале,
В шесть лет уже он сам за свой обед платил.
Стемнело. Гроб везли. Гуляла молодежь.
Навстречу – экипаж, в нём – господин с бородкой,
И демократ вскричал: «Министр, куда идёшь?
Купить ли голоса? Иль отдохнуть с кокоткой?».
И этот господин теперь стоит у власти,
И грабит бедняков, к их мукам всё черствей,
Не он ли, думал я, плоды случайной страсти,
В приюты отдавал побочных сыновей?
Да, нет, не может быть?! Клонюсь под тяжким игом:
- Достоинство, разврат… Какие миражи!
Вот, падре - перед ним - снял пилеолус мигом,
И кланялись ему известные мужи…
И что же тот бедняк? Пошёл он в общий ров,
И не было друзей - проститься у могилы,
Патрон им запретил: на них орал, багров:
Зима, мол, на носу, и трудитесь вполсилы!
Когда же прочитал патрон о том, что сталось,
В тот день он говорил с подрядчиком седым,
Ревел, как дикий зверь: «Он мёртв?! Какая жалость!
Зачем же падал он? Уж точно, пьяный в дым!!»
Лиссабон.
Porto, O Porto, 30 de Outubro de 1875.