Наклюкался на дне рожденья внука
(Он слишком юн, чтоб поддержать меня);
Знакомых за курением застукал –
Вдыхал дымок от тлевшего огня;
Потом чревоугодью предавался:
Не мусульманин и не иудей,
Поэтому свининой объедался,
Смущая аппетитом всех гостей.
И – апогей и низ грехопаденья –
Заставил близких слушать новый стих!
Поэты – наказанье, без сомненья,
Но я вообще повёл себя, как псих…
Воспитаны, и тем вдвойне несчастны, –
Терпели гости стихоплётья строй.
Знакомых реплик, выстрадано-страстных,
Я не услышал: «Сколько можно?! Стой!!!»
Витийствовал над разорённым пиром…
Согрелась водка, кончилось вино.
А мне казалось – властвую над миром,
Которому сейчас не всё равно.
Он, равнодушный прежде, серый, сирый,
Шагнул навстречу, трепетно обняв.
И мне хотелось верить в честность мира,
Чуть ближе и понятней людям став.
Поддерживая шаткость равновесья
И жестами и мимикой лица,
Я крылья раскрывал и в поднебесье
Летела Песнь и заповедь Творца!..
Но внук подёргал снизу за штанину
(Хотя и останавливала мать):
«Ну хватит, деда, этой писанины!
Пойдём в другую комнату играть!..»