Вторая четверть XV века. Испания: Мадрид – Севилья.
Песни для сегидильи
«- El nombre de Dios nuestro Esus Cristos, reconosa, hija mia.
- Yo soy inocenta».
Перевод с испанского:
«- Именем Господа нашего Иисуса Христа, покайся, дочь моя.
- Я не виновна».
Из допроса Анны-Терезы
Умер идальго Франческо N,
Оставив долги семье…
И только на младшую дочь в роду
Надеялись дружно все.
В нее влюбился богатый дон
И руку ей предложил…
Мать с братом заставили замолчать
Ее о скорби души.
И Анну-Терезу, как вещь, назвал
Дон Дьего своей женой…
Но в дни фиесты ее любовь
Навеки забрал другой…
"Застучали кастаньеты.
Тихо всхлипнула гитара.
Распрямились гордо плечи.
Полыхнула страсть в глазах…
И величественно Анна
Замерцала, словно сердце,
И Тореро – ей навстречу,
Покидая честь и страх.
Все блаженней и больнее
Жгли серебряные струны,
И друг друга рвали взоры,
И стучала кровь в телах…
И уже они не смели
Оградиться от страданий,
Им без слов понятно было
То, что спрятано в сердцах.
Танец головы дурманил,
И то с робостью, то дерзко
Руки воздухом играли,
Вился пламень на щеках,
И кружила птицей Анна,
Своенравный дух фламенко…
Был опасен, как наваха,
Платья огненного взмах.
Породнились в поединке
Звуки песни и гитары,
Расплескали кастаньеты
Искры страсти в облаках…
И безумны стали двое
От единого желанья,
И плясала исступленно
Жизнь со Смертью в их руках".
Анна-Тереза пойти не могла
Наперекор любви…
"Мадрид шумит: «Коррида! На корриду!»
Чего же ты молчишь, Тореадор?
С надеждой тайной я смотрю в упор,
Бросая вызов целому Мадриду.
Приду и сяду в самый первый ряд…
А ты быка к моим ногам уложишь!
Не победить не смеешь и не можешь,
Ведь за тебя сражается мой взгляд!
Припомни сад на берегу реки…
Не побоялась – пробралась дворами…
Та сжег меня несытыми глазами,
И сам сгорел под утро от тоски.
В ночь после боя вновь приду туда –
Пусть злятся все, имеющие право!
Любовь, как бык, она крутого нрава –
На сотню «нет» дает одно лишь «да».
Мадрид шумит. Еще никто не знает,
Кому ты посвящаешь этот бой…
Иду. Иду, чтоб снова быть с тобой
Глазами – там, а после – пусть решает
Звезда вечерняя…"
Она сбежала в глухую ночь
Из круга родной семьи.
"На берегу Гвадалкивира
Стою в мантилье кружевной…
А надо мной, а надо мной
Схлестнулись все желанья мира!
Quien no ariesgan, mi amor (Кто не рискует, моя любовь)
Тот не достоин правды сладкой!
Пускай живет себе украдкой
И свято верит в свой позор!
Но вольно пенится река,
И на свободе кружит ветер…
Кто на корриде мне ответил,
Что в рабстве тело и рука?
Бесплодны глупые слова.
На фоне алого заката
Алею я… И как расплата
Шипит беззубая молва:
“!Coramba! Este es amor!” (Черт возьми! Это любовь!)
На берегу Гвадалкивира
Судьба уже приговорила
Тебя к пути, Тореадор!"
А из другого круга за ней
Умчался Тореадор…
"Любовь всегда права:
В раю и в преисподней.
Рвет прошлое мольба
О милости Господней.
Сквозь предрассудки, ложь
И пошлые слова
Проходит острый нож –
Любовь во всем права.
В тревогах, в суете,
Там, где кипит молва,
Сверкает на кресте –
Любовь везде права.
И даже, если смерть,
И даже, если ад,
Откроет в небо дверь
Вернейшая из правд –
ЛЮБОВЬ".
Какое им дело, что весь Мадрид
На утро кричал: «Позор!»
"Тише!
Мотив андалузский
Касается душ…
Что разум???
Пускай себе пашет молча,
Когда говорят гитары.
Когда пламенеют розы,
Ломается стержень спора.
Когда кончается проза,
Начинается танец слова.
Тише!
Мотив андалузский
Режет тела…
Что раны???
Пускай орошают землю,
Когда воскресает утро.
Когда раскрывается сердце,
Рушатся старые стены.
Когда – в ладонях у смерти,
Врываются перемены
Россыпью кастаньет…"
Они с цыганами в даль бредут
И слушают хор ветров…
"…Быть твоим плащом, Тореадор,
Алой кровью, властной и послушной,
Чтоб перед толпою равнодушной
Ты вовеки не потупил взор.
Быть твоею верною рукой,
Нежной и лишь изредка разящей,
Чтоб перед корридой предстоящей
Ты не дрогнул телом и душой.
Быть твоей гитарой и клинком,
Быть твоим дыханием и взглядом,
Быть твоим торжественным нарядом
И неувядаемым венком
Сердца…"
И стон гитары, и треск огня
Звучат горячее слов…
Под крышей звездной ковер из трав
Мягок, когда вдвоем…
Цыганский табор уснул давно,
Двоим лишь не спится в нем:
"Подари мне себя в неоглядной тиши,
С тела ветер одежду сорвет,
Лишь луну от ветвей отогнать поспеши,
Чтоб свершился заветный полет.
Не скупись на огонь – пусть сверкает во тьме,
Не жалей, что былое – дотла.
Мы отчалим к далекой алмазной звезде
На трепещущих крыльях костра.
Подари мне себя, ибо царственный дар
Исцеляет от скорби земной.
Так пускай ночь подаст нам хрустальный бокал
С опьяняющей красной весной!"
Остались за спинами навсегда
Постылые стены слез…
Их ждет Севилья, их путь туда –
В алое море роз.
"Стонет гордая Севилья
От полуденного зноя.
Не видать нигде прохожих,
Скрип повозок не слыхать.
Но в тени цветов балконных
Дремлют искус и прохлада –
Кратковременна земная
Красота и благодать.
Серенады льются ночью –
Днем скорбят и отдыхают,
Тщетно молятся Распятью,
Силясь сердце обуздать,
А затем к вечерней мессе,
Кто - в плащах, а кто – в мантильях,
Словно кроткие ягнята,
Идут пастырю внимать.
К многозвездному покою
Время тихо подползает…
Сном не стоит обольщаться,
Тьме не надо доверять.
Бесшабашная наваха
Дамский веер и гитара
Любят жизнью наслаждаться
И со смертию играть.
Жжет дыхание фламенко
Бродит кровь. Рыдает песня.
Разве мало, чтобы полно
Мигом счастья обладать?
Стонет гордая Севилья
От огня полночной страсти…
Это пламя не умерить!
Эту душу не унять!"
Обманутый дон Диего загнал
В погоне трех лошадей.
Ему он готовил острый кинжал
И келью готовил ей.
Но в жизни случилось совсем не так,
Как дон Диего хотел…
Его соперник был не тюфяк
И вызвал врага на дуэль.
"Где-то там, в переулках Севильи,
Вне условий часов и минут,
Я спешу под покровом мантильи
В наш, уже ненадежный приют.
Где-то там, в тесноте полумрака,
Не спуская с эфеса руки,
Ты предвидишь, что близится драка
За священное право любви.
Где-то там, в переулках Севильи,
Жизнь – за ласку, и рай – за любовь.
Двух отчаянных душ сегидилья…
И случайно пролитая кровь
Гвоздики…"
А на дуэли дон Дьего пал,
Сраженный в самую грудь.
И Анна сказала: «Окончен бал.
Он зря пересек наш путь».
"Два крыла у любви, два лица,
Два огня, две мечты, два конца.
На двух парах распахнутых рук
Цепь одна – от блаженства до мук.
И одно обреченное ДА,
И одна в звездном небе звезда…
Для двоих, для двоих, для двоих
Гордый ветер взметнулся и стих.
Ты и я, я и ты – мы одни –
Скорбь и радость вечерней зари.
Мы одно, мы в одном, и одна
Нам бессонница ночью дана.
Два крыла у любви: он – она,
И заклятие – чашу до дна.
Два конца для двоих: ад и рай.
Ты сама уж, Судьба выбирай!"
Откуда им знать, что в то время, как
Тела их сплелись в одно,
Кто-то в корсете несет донос,
А в кошеле – серебро.
И то, и другое ляжет на стол
Почти святому отцу,
И промелькнет зловещая тень
По мраморному лицу…
«Анна-Тереза из рода N
Продалась сатане.
Ведьма! Я видела, как она
Уносится при луне,
А из-под платья торчит метла,
Бог Иисус, прости.
Дева Мария! Меня она
Лишила моей любви,
Чарами злыми нарушив брак,
Скрепленный в храме святом…
Пускай же пособница сатаны
Предстанет перед судом!»
Всеведущ тайный церковный сыск.
В тот вечер был ал закат.
Двое монахов в черных плащах
Вели свою жертву в ад.
"Слушай зовы гитары! Струны
Оборвать не дано разлуке.
Воскресают и меркнут луны,
Но бессмертны в пространстве звуки.
Красота наполняет чаши.
Чтобы стать незабвенной всуе.
Слушай, если не слышишь даже
И по жизни бредешь вслепую.
Слушай зовы гитары! Слово –
Отголосок Всевышней Воли.
Убегая от боли, снова
Попадаешь в оковы боли.
Слушай зовы гитары! Разве
Что-то может сравниться с ними?
И сердец двух пресветлый праздник
Разгорается над земными
Сумерками…"
В застенки святейшие путь широк,
А выход един для всех.
За Анной-Терезой закрылась дверь…
Но разве любовь есть грех???
"Свеча разлуки, может, ты нетленная,
И в сердце боль, быть может, навсегда?
Единственной любви военнопленная
Жду час ее последнего суда.
Свеча трещит, колышима дыханием,
И цепенеет сердце от тоски…
Сгнию, быть может, в камере молчания,
А, может быть, коснусь твоей руки…
Свеча во мраке, словно заколдована,
И слышен сердцу шепот неземной…
Единственной любовью арестована,
Я буду отвечать лишь ей одной".
В грязном подвале черным-черно –
Ночью так же, как днем…
И вот, наконец, на допрос пришел
Епископ с белым лицом…
- ?El nombre de Dios nuestro Esus Cristos
Reconoza, hija mia, que tu sirves a diablo?
(Именем Господа нашего Иисуса Христа
Признайся, дочь моя, как ты служила дьяволу?)
- No, padre, yo soy inocenta en este delito.
(Нет, отец, я не виновна в этом преступлении.)
- Hija mia, ahora tienes que sufrir
breves terrestres martirios.
Diablo posees de ti.
(Дочь моя, сейчас ты претерпишь
краткие земные страдания.
Тобой владеет дьявол.)
- !Pero yo soy inocenta, o Santa Maria!
(Но я не виновна, о Дева Мария!)
Камены своды, и гулок шаг
Под перелязг цепей.
Анна-Тереза идет без мольб
Навстречу судьбе своей.
"Когда уже неисправимо,
Когда уже предрешено,
Любима или не любима –
По большей мере – все равно.
А в основном тревожит дума,
Чтобы не дрогнуть пред Судьбой
И миг начертанный без шума
Принять лицом, а не спиной.
И чтобы тот, кого хранила
Незаменимым столько дней,
Узнал всю правду, что, как было,
И просто помнил бы о ней".
В подвале дознания нет окон,
Лишь факел, как чертов глаз,
И дыба средь жуткой пляски теней,
Как будто твердит: сейчас…
"Разве можно выразить словами,
Рассказать, что значит миг, когда
Падают огромными кусками
На плечи седые облака?
Разве речью передать возможно,
Как болит пространство все вокруг?
За чертой земною очень сложно,
Но сгорают от вселенских мук
Даже ослепительные звезды".
Опять – епископ – лицо, как склеп:
- Покайся же, дочь, в грехах…
Но Анна-Тереза - не ведьма, нет!
Невинность сильней, чем страх.
Из черной ниши – красный палач
И – к дыбе. Темно в глазах…
И шепчет Анне: «Покайся им,
Пока еще не в тисках».
"Смолкнуть на полуслове?
Песню свою прервать?
Лучше в ночном покрове
Скрыться и не начать.
Бросить на полувзгляде?
Сердце свое предать?
Лучше в кромешном смраде
О нем никогда не знать.
Оглохнуть на полузвуке?
Правде в глаза солгать?
Лучше над бездной муки
Все-таки промолчать".
Молчанье Анны – ответ ему.
И скрипнуло колесо…
Осколком вонзалось
Сквозь крик и боль
Епископское лицо…
-!El nombre de Dios nuestro Esus Cristos
Reconoza, hija mia, que tu sirves a Diablo!
- Yo soy inocenta en este delito.
- El nombre de Dios nuestro Esus Cristos…
- Yo soy inocenta en este…
- !Reconoza, hija mia, que tu sirves a Diablo!
- Yo soy inocenta.
- El nombre de Dios nuestro…
- Soy inocenta…
- !Reconoza, hija mia!
- !Inocenta!..
- El nombre de Esus Cristos…
- No.
Потом была вечность в кармане тьмы,
И липнущий влажный пол…
"Так больно, что, как будто все равно,
Как дальше жить и стоит ли, и надо ль?
Кричит душа. А ноги месят падаль,
И впереди, как в погребе, черно.
Не сбудутся несбыточные грезы.
Не оправдаться словом о любви.
И смысла нет: кричи или зови –
Рука сожмет лишь пролитые слезы.
Усни же, боль! Отмучай и усни!
Но, нет! тебе все мало, мало, мало…
И длится ночь с начала до начала,
И в ней светлы и святы лишь одни
Черты любимые…"
И снова с белым, как смерть лицом
Епископ в проем вошел:
- Покайся.
- Невинна.
И – в новый путь на палачов порог…
Все так же дыбы плясала тень,
Но ждал «испанский сапог»…
"Беззвездное безвременье тоски,
Невыплаканной крови, слов неспетых…
Без устали взывают кастаньеты
И разрывают душу на куски.
Не говорят, когда в груди кинжал,
И по пути на эшафот не плачут.
Уже, увы, не может быть иначе –
Рок предрешил, а Бог предначертал.
Мятется тело на ладони муки,
Рыдает небо ночи напролет…
Когда-нибудь и эта боль пройдет,
Но вместе с ней умрут святые звуки
Жизни…"
Нога зажата в железный ствол…
- Рассказывай, дочь моя,
С кем ты летала на шабаш ведьм,
Как выглядел сатана???
- Yo soy inocenta.
Скрежещет винт – и кости в ответ хрустят…
Протяжен жуткий нездешний крик –
Не надо спускаться в ад!
"Нет меня. Меня уже не стало.
Только в тишине последних звезд
Одиноко птица зарыдала,
И зажегся солнечный помост.
Нет меня. Нигде, ни с кем, ни в чем
Я уже теперь не пребываю…
Ад бурлит. И нет ключа от рая…
Да и что открою тем ключом? –
Место, где не будем мы вдвоем? –
Но разлук я больше не желаю!"
Святая церковь здесь, на земле,
Заботится обо всех…
Святая церковь всегда права,
Но только любовь – не грех!
"По незримым тоннелям пространства
Я незримо ступаю к тебе…
Нет покоя на грешной земле,
Но пока еще есть постоянство.
В золотой сердцевине луча
Я плыву по небесной дороге,
Как маяк, на заветном пороге
Зажжена твоей мысли свеча.
Я плыву, оставляя внизу
Все, что делает нас тяжелее
Подвесной бесконечной аллеи
В многозвездном бескрайнем саду
Вечности…"
А после было ведро воды,
И винт скрежетал опять…
На деревянной тележке в ночь
Ее везли умирать…"
"Я растаю в облачных дворцах
Бархатной вечернею порою,
Начертав немеющей рукою
Избранное имя на вратах.
Там я жданна, видимо, давно,
Где-нибудь в одном из белых залов,
В сказочном сиянии опалов,
В палевом прозрачном домино…
Кто меня там встретит? Как поймут?
Но душе открыто на пределе,
Что и там незримые свирели
Мне любовь земную напоют".
И длился долгий кромешный мрак
С болью наедине…
Но Анна-Тереза была жива,
Видно, назло себе.
Прошли недели, а, может, дни,
А, может, уже года…
"В тихом склепе, в мрачном склепе –
Без движенья, без движенья.
И под небом, и на небе –
Всюду – светопреставленье.
В мрачном склепе, в тихом склепе
Заточили и забыли…
Стоны горькие нелепы
В столь изысканной могиле.
Мрамор вечного покоя:
Тесно, душно, невозможно…
Кто же дверь ко мне откроет
Осторожно, осторожно? –
Тот, кого не испугают
Тайны храмовой гробницы.
Где-то в мире звезды тают,
И поют о солнце птицы –
Там сейчас теперь рассвет…"
Но вот непокорная, наконец,
Была приговорена
К сожжению заживо на костре,
Как ведьма – исчадье зла…
Слова карабкались…
Но что ей
Уже до того костра?!"
"Я представляю мысленно огонь,
Живой и алый в золотистом блеске…
Танцует он. И слышен в тихом треске
Приказ – не тронь!
Не тронь!
Не тронь!
Не тронь!
О сладкий искушающий запрет!
Не тронь? – Но как? Погибну? – Ну, и что же!
Ты знаешь, Боже! Ты же знаешь, Боже,
Что правда - не в числе прожитых лет.
Ты мне позволил в жизни ощутить
Один лишь раз всю боль,
Всю страсть,
Всю негу…
Чтобы принять дар счастья, человеку
Необходимо мрак до дна испить".
К душе, наконец, снизошел покой,
Огромный, как небеса, -
Осталось, буквально,
Совсем чуть-чуть –
И боль останется ЗА…
"Ветром воскресну на перекрестке,
Ветру свободному нет нужды…
Вокруг эшафоты, помосты, подмостки –
Вот только не видно, не слышно, где ты.
Ветер стоглазый и многорукий,
Ветер разведает, что и как…
Вокруг столько грязи и бед, и муки,
Словно из бездны поднялся ад.
И где-то там ты, затаив дыханье,
Скорбишь и не веришь,
Не веришь и ждешь…
Ветром воскресну и сквозь страданье
К тебе прикоснусь, чтоб развеять ложь
Черную…
Она могла выбрать иную жизнь:
Вне счастья, но без костра.
Но раз существует любовь двоих –
Ужасна ее черта.
Блаженство и боль – на весах Судьбы…
В миру две чаши равны".
Видимо, утро… Гудят шаги
Белого сатаны…
- El nombre de Dios nuestro Esus Cristos
pido de ti en ultimo vez,
reconoza, hija mia.
(Именем Господа нашего Иисуса Христа
в последний раз прошу тебя,
признайся, дочь моя.)
- Yo soy inocenta ante de Dios nuestro
y ante de Usted mas aun,
y no temo de muerte.
(Я не виновна перед нашим Господом,
а перед Вами – тем более,
и не боюсь смерти.)
Торжественно, будто бы под венец
Ее обряжал монах
В рубаху серную и еще
В огромный серый колпак…
"Умирает надежда, а мир – своей чередой!
Умирает надежда, а воздух пахнет весной.
Умирает надежда, а боль зачем-то живет…
Умирает надежда…
А вдруг крутой поворот???"
На той же тележке из лона тьмы
Вывозят ее во двор
И на кривую телегу ведьм
Сбрасывают, как сор.
Процессия двинулась не спеша…
В небе цвела заря.
И слышался шепот:
- Гляди! Смотри! не взяла в руки креста!..
"Арена жизни с пеленок –
Великий иллюзион:
Тигр, как слепой котенок,
А мышь, как огромный слон.
Хоть зрители полупьяны –
На них самый высший спрос.
У каждого есть изъяны…
Да был бы по ветру нос!
Арена кругла, и тени
Друг другу грызут хвосты…
Двугорбые, но – олени!
Бескрылые, но – орлы!
Все очень смешны, но если
Вглядеться по лучше в них,
То быть в стороне – лишь к чести
От этих зверей смешных".
Она безучастна. Но вдруг – в толпе:
- Скорее! Скорей сюда!
Ты должен видеть, Тореадор,
Как гибнет любовь твоя!
Анна-Тереза подняла взор:
- Мы встретимся в небесах…
И первый раз видела, как горит
Роса на его щеках…
"Все лучшее тебе, Тореадор, -
Последних чувств последние мотивы,
Ведь зеркала обыденности кривы,
И боль сердец – уму наперекор.
Все лучше тебе… Омой слезой
Последний вздох последнего молчанья,
Ведь за чертою слез и ожиданья,
Здесь или ТАМ, но неизменно – мой.
Все лучшее тебе, Тореадор, -
Последний звук сорвавшегося слова,
Ведь ты меня нагонишь ТАМ, и снова
Глаза глазам проспорят вечный спор
О свете звездном".
Подобран сердцем прощальный миг…
Приехали, значит – тпру-у…
Пособники главного волокут
Ее по дровам к столбу.
И тут вдруг опять преподобный чин
Тычет крестом в глаза:
- Покайся, грешница, у черты!
Покайся ради Христа!
"Он земли касается лучами,
Не засаленными ложью книг,
И взирает с неба Скорбный Лик
На людей, торгующих во храме.
Пуст был путь. И лишь Всевышний Глас
Утверждал избрание и веру.
Над Голгофой небо пламенело
В тот печальный предпоследний час.
Он прошел. Но до сих пор никто
Ближнего не возлюбил душою,
Не украсил жизни простотою,
Не отдал имущества легко.
Не любовь – а поклоненье силе,
Не терпимость – войны и костры,
Кандалы сусальной мишуры
И охапки богословской пыли –
Это все, чем «благодарный» мир
Дух Христа-Спасителя почтил!"
Минута молчания… И в ответ –
Хохота дерзкий взрыв.
И padre отпрянул, как от чумы,
Перстами лоб осенив.
Толпа суеверно крестила грудь,
Когда затрещал костер…
И высился хохот, как будто всем
Был вынесен приговор
EL NOMBRE DE DIOS NUESTRO ESUS CRISTOS.