По обочинам железнодорожного пути цветут ромашки. Белые лепестки пестреют словно участки холста, не тронутые кистью художника. Белая рябь на зелёном ковре. Заборы пробегают, пролетают, ускользают. Всё что успевает схватить взгляд это надписи. Сумасшедший набор слов. Сознание из этого настенного творчества глотает только те фразы, что потакают моим комплексам. Богатырские словечки времён Куликовской битвы или Петра Первого, если хотите. Давно утратившие благородный оттенок. "За Русь", "Пробудись". К чёрту. Спать хочу!
Параллельно пути поезда бежит дорога. Машины по ней тащатся, позёвывая. На смену цветам в обзор втискиваются пыльные деревья, ещё не убитые бензопилами нашего муниципалитета. Свесив плечи, окисляются от автомобильного выхлопа. Да уж, народный дизайн. Лирика.
Скоро доеду и опять в круговерть. День опять незаметно пролетит. Пока еду вспоминаю сослуживца. Как никак он мне кофе задолжал. Прожил он четверть века. Кожа питает слабость к любому раздражителю, выставляя угревые пикеты то тут, то там. Карие глаза обаятельная часть внешности. Глубокие и любопытные, как у голодного пса. Тускло-рыжие волосы. Характерный нос. По-старчески свёрнутая осанка и походка. Природная способность раздевать человеческую душу, приправленная тщеславием и вспыльчивостью. И не к месту выросшая мягкость нрава. Потомок древних скитальцев, заблудившихся в палестинских краях.
Скоро выходить, вижу знакомые силуэты зданий. Чувствую неуловимое изменение в движении поезда перед тем, как он начнёт тормозить. Люди загодя набились в тамбур, хотя до остановки ещё несколько минут. Девушка слева от меня сгорбилась под гнётом дремоты. Двери открылись и трудолюбивые пташки вырвались из клетки на встречу окладам и премиям. Как всегда перед выходом пробка, но у турникета своё мнение на этот счёт, и он выстраивает нетерпеливую очередь. Каждый тычет в него бумажкой, на которой отмечено право быть выпущенным и цена свободы. И вроде ты вышел, тебя уже не удерживают металлические руки, но от этого ожидания накопилось раздражение, которое надо выплеснуть. И вот пташки подставляют друг другу крылышки, обгоняют друг друга беспокойными лапками, высовывают клювики лишь бы на мгновение опередить. Вырываюсь из этого движения, сбрасывая последние перья, приобретая вновь человеческий облик. Прохожу по базарной площадке к подземному переходу. Рядом с рекламным транспарантом какая-то бабуля играет на баяне. Её башмаки опухли от времени. Из них топорщатся загорелые голени. Жилистые руки крепко обвивают инструмент, кажется, что её дух весь в этих руках.