…Когда симпатичная, похожая на ёжика со своими густющими непокорными русыми волосами и весёлыми глазами девушка сказала, откуда она приехала, я засмеялась не пойми с чего: «А! Так ты у нас Братская чувырла!» На что она препотешно сморщила нос и протянула: «О-о-ой, только не бра-а-атская! Не бра-а-а-атская!» И мы засмеялись уже вместе, потому что протестовала она, явно, против не того! Кстати, что такое «братская чувырла», я понятия не имела – это было яркое выражение из словаря живого великорусского языка Славки, приблатнённого приятеля моего брата… И никаким «отвратительным лицом», как вообще-то переводится сей перл, Людмила, понятное дело, не была. Наоборот! Она была стильная и, как сказали бы теперь, «продвинутая»: называла косметику «мейкапом» – тогда, в восьмидесятые! когда мы с Шуркой даже о «макияже» слыхом не слыхивали! – держалась накоротке с «актуальными тенденциями моды» и следила за соблюдением нами этикета при посещении ресторана. Мы подружились сразу, едва познакомившись, и все годы учёбы неизменно селились в одной комнате: Шура, Люда и я.
…И наконец-то мы с Шуркой собрались в Братск! К Людке! Обняться с институтской подружкой – сто лет же не виделись! В бане попариться на её Дне рождения! Побывать в шикарном Дворце культуры, фотографии интерьеров которого – Люда присылала буклеты и брошюрки – нас изрядно впечатлили: в Тьмутаракани же! на краю земли! С чадами-домочадцами познакомиться… Поглядеть на легендарный, на песенный город.
Шурка покумекала насчёт элегантных подарков, обе мы по амбарам мужниных кошельков помели, поскребли по отпускным сусекам и покатились колобками из своей Западной Сибири в Восточную…
И всё-всё нам там пришлось по душе! И бело-синий март – братчанка наша родилась в самом начале марта, – и тайга, и баня, и Дворец! И Людкина квартира, просторная, как дворец тоже! (Про бараки первопроходцев не спрашивайте – не помню: в чрезмерно восторженном состоянии у меня мозг отключается, и я живу голимыми эмоциями… Наверно, и бараки все перецеловала, я могу…)
И Людкин муж нам, конечно, понравился – кому не нравятся чужие мужья! Особенно такие молчаливые, галантные и двухметровые. С королевским именем «Миндаугас». Чего Людка к нему прикапывалась?..
И королевские дети с именами заморскими, диковинными: «Арунас»… «Милда»… Арунаса, кстати, мы и не видели – ему было не до нас, а вот Милда, улыбчивая, нежная и грациозная, всё время обреталась где-то поблизости…
…Но Братская чувырла в Братске таки жила! Людкин кот!!! Не кастрированный, но поражённый в правах красавец-сибиряк, свихнувшийся на почве отсутствия предмета страсти и избравший в качестве такового… Людкину кофту, пуховую, как и он сам, и такую же дымчато-серую. Бывшую уже, конечно, Людкину, хотя и дорогущую, и новую! И этот сексуальный маниак, в какой бы комнате мы ни находились, притаскивался к нам и демонстративно совершал с этой кофтой развратные мартово-кошачьи действия! Ни прогнать его, ни скрыться самим куда ни то не получалось: даже котам-эксгибиционистам требуется публика! Ну, извращенец, что с него взять…
…Так видели бы вы его лицо! Совершенно отвратительное!!!