Стихи, появившиеся после рассказа одной актрисы о том, как она расселила коммуналку, влюбившись в вид из окна...
На лестнице шипели: "сука в ботах!", лифт не застрял, поскольку не работал,
Но вверх - не вниз, а пятый - не шестой.
Привет из достославных девяностых, в двадцатую все ль флаги нынче в гости?
Всего один, да видно золотой,
Повоевавший и поживший странник... Внушительный пиджак - его охранник,
А та, что в ботах модных и в мехах,
Взошла... И домочадцы просияли, сидели плотно все на сериале,
Бухгалтер Галя выдохнула "Ах!",
Оставив поскучать стаканы с горькой, как на параде, встали Оля с Борькой,
Из боковушки выглянул студент.
Сынуля различил не сразу лица и побежал к Иванычу делиться:
та самая... сто серий... баба-мент.
А главный плыл, брезгливость пряча гордо. Им скалили со стен бульдожьи морды-
Пять счетчиков, мотая на табло.
Охранник нес себя, как хрен на блюде... Хотелось даме горевать о людях,
Но вскоре не на шутку пробрало
Её: у бабы Оли примерзая к стеклу, она шептала: " Чудо, зая!"
И пьяный не заметила раздрай,
Ведь окна из старухиного ада, все грани, выходили куда надо -
В астрал, в ростальный, набережный рай.
"Еще не чудo, чудеса в апреле", сказал привыкший говорить о деле.
Несущую похлопал: "на года."
Они уходят, им еще напротив... И на шнуре, к двери на повороте
Всех резанула лампы нагота.
......................................
Иваныч погрустнел, взял с полки сушки: оно, быть может, и не грех в однушке,
Здесь холодно. Здесь ветер злой с Невы...
У бабы Оли оставалось трошки для сериала, для пустой картошки,
А хмырь-сынуля пьян до синевы.
Из ломоносовского выпив чай Грааля, смотрела в календарь бухгалтер Галя:
Болезнь не перевалит за апрель.
Без удивленья час кончины зная, событиям лишь усмехнулась: "зая!"
Взяла лекарство. Побрела в постель.
У Сашки в боковушке тень назгула. Да грохот от соседского разгула,
Там гопота, начнут - гудят до двух.
Вот въедут заи - поломают стены, чьи дряблые исколотые вены
Проводка, слабая, да водки старый дух.