Ты взрастил в себе боль,
Черноокую и смолистую,
Ты пригрел на груди
Дочь бессонницы тонкокостную.
И они за тобой,
Словно кошки,
Легчайшей поступью,
Все идут и идут, укрываясь сырыми листьями.
***
Говоришь им: «Уйдите!
Покиньте меня, о, твари!
Я был слишком наивен, когда вам давал приют».
Но они улыбаются, щурятся и поют:
«Аллилуйя тебе, о, невиданный дивный странник».
«Ты наш друг, наш король,
Божество, что дало защиту.
Мы теперь за тобой и в огонь, и на край земли.
Если будешь убит,
Отогреем и исцелим.
И вернём тебя в строй, ибо ты же на то рассчитан,
Чтобы раны твои мы лизали голодным зверем,
Чтобы жили в тебе,
Чтобы пели тебе о смерти.
Мы в кипящем аду личный круг для тебя начертим,
Потому как кругам ты,
Наш дивный,
Несоразмерен».
Отстраняешь их слабо,
Но тут же обратно тянешь.
Тихо шепчешь: «О, твари, о, плоть моя, мой порок!
Я не выдержал, твари. Вы знаете, я не смог!»
И бессонница мягко
Ласкает тебя когтями.
***
Приползает туман,
Терпко дышащий папиросами,
В час, когда фонари в белых лужах собой любуются,
И идёт недо-войско
Вперёд по осенним улицам:
Это ты, твоя боль
И бессонница тонкокостная.