«Звезда» 2015, №11
ПАМЯТЬ ТАК УСТРОЕНА...
НИКОЛАЙ КРЫЩУК
Темнота в конце строфы. Поэт предчувствия. Река стихов
По существу, Блок был первым постмодернистом, хотя зарождение постмодернизма относят ко второй половине ХХ века, а провозвестником его считают Джеймса Джойса. Я сейчас имею в виду только одно свойство постмодернизма: строить из обломков прежних культур новое здание жизни и искусства.
Стихотворную трилогию Блока можно без особой натяжки сравнить с романом Джойса «Улисс», который начал печататься в последние годы жизни Блока. И тот и другой живут эхом культуры. Если роман Джойса глава за главой накладывается на гомеровскую «Одиссею», то роман Блока, как я уже говорил, в той же мере соотносится с гетевским «Фаустом». Джойс каждую главу пишет особым стилем. Стилистика и ритмика Блока от цикла к циклу меняются почти до неузнаваемости. Да и как можно написать в одном стиле о Прекрасной Даме и о болотных чертенятах, о революции, о нищей жизни петербургского обывателя и о Кармен?
Наконец, в «Улиссе» едва ли не всякая фраза отсылает нас к цитате из того или иного произведения, а то и к двойной цитате, например Байрона из Шекспира. О Блоке написаны десятки работ, объясняющих явное, а чаще скрытое цитирование. Это, вообще говоря, свойственно любой поэзии. Но у Блока такое цитирование гуще и значимей, чем у его предшественников. Он чувствовал себя наследником и завершителем целой культурной эпохи. И недаром, как выяснилось. В последние годы жизни эта эпоха на его глазах разрушилась и затонула. В его стихах мы то и дело наталкиваемся на скрытые отсылки — ритмические, интонационные, смысловые, а то и прямо текстовые — к Некрасову и Тютчеву, Пушкину и Апухтину, Лермонтову и Полонскому, Шекспиру и Достоевскому, Лохвицкой и Фету, Байрону и Гейне. К цыганскому или городскому романсу, к русской сказке и частушкам. А ведь есть еще отсылки к архитектуре, музыке, живописи. Одно перечисление имен заняло бы несколько страниц.
Есть, конечно, и отличия, и очень существенные. Скажу только о читательском восприятии. Если роман Джойса без комментариев читать почти невозможно или почти бесполезно, то стихи Блока можно читать, не заглядывая в комментарий, не только не задумываясь над внутренними цитатами, но и не соотнося сюжет трех томов с трагедией Гете. Стихотворение вообще действует непосредственно и живет само по себе, без большого романного контекста, часто даже без контекста времени и биографии. Вот, например, из стихов о Кармен: «Он вспоминает дни весны, / Он средь бушующих созвучий / Глядит на стан ее певучий / И видит творческие сны».
Певучий стан — замечательное, чисто блоковское выражение. В его стихах не только голос, но и природа, и душа, и тело, и лицо — все поет. Кто-то вспомнит при этом строку из «Евгения Онегина»: «Живее творческие сны». Ах, вот это откуда! А в связи с чем это у Пушкина? Скажу: Пушкин пишет о благодати деревенской тишины, потому что «В глуши слышнее голос лирный, / Живее творческие сны». Слова те же, а смысл другой. Пушкину для творчества необходим покой. Блок — романтик, для него норма в тревожном напряжении души, творческие сны рождает в нем любовный экстаз. У Блока, стало быть, чужое, но свое.
Дальше кто-то вспомнит пушкинское: «На свете счастья нет, / Но есть покой и воля». Не первой ли пушкинской строкой навеяны стихи Блока: «И наконец увидишь ты, / Что счастья и не надо было». И не от второй ли строки отталкивается его знаменитое: «И вечный бой! Покой нам только снится». Дальше и вовсе похоже на полемику с Пушкиным: «Покоя нет».
И пошла разворачиваться цепочка. Любопытно, существенно — какие разные у нас поэты, разные чувствования, разные модели поведения. Есть выбор, можно прикинуть на себя. Выбор есть, а антагонизма нет. Пушкин был любимым поэтом Блока. Ему посвящено и предсмертное стихотворение Блока: «Пушкин! Тайную свободу / Пели мы вослед тебе!» Здесь тоже слова Пушкина, но цитата не скрыта — Блок выделил ее курсивом. Интересно, а что под «тайной свободой» понимали тот и другой?
Увлекательнейшее чтение!