Путь к кладбищу лежит чрез тёмный лес,
Забвение птиц и чуть хрустящий гравий,
Над головой тянулся холст небес...
И вот на чьём-то мы могильном камне.
Не сильно он бросается в глаза -
Без имени и громких эпитафий -
Но ветвью указала нам лоза
На неприлично скромное заглавие:
"Подобием он не был Аполлона
И вовсе не уверовал в богов.
Взошёл как только на природы лоно,
Так вмиг растаял в вате облаков.
Его не одарили храбрым сердцем
Иль Красной книги редкой добротой,
А пламенем его не отогреться -
Лишь вмиг сгореть, оставшись пустотой.
И нет того, что так желалось людям
В нём чувствовать, и слышать, лицезреть,
Не было и никогда не будет -
Увы, к живому беспощадна смерть...
Он был любим. Безжалостно и тяжко,
С ожогами, обломками сердец.
И грешницей любим был, и монашкой,
Жил в нём ребёнок, старец и творец.
Ребёнок не познал такого чувства,
Не знал, как его нужно отдавать,
В душе его столь весело и пусто,
Что не хотелось этого терять.
О чувстве старец знал не понаслышке,
Но был уже для чувства слишком стар:
"Оно усугубит мою одышку...
Для сердца чересчур большой удар."
Творцу хотелось чувства для Творения,
Но был он выше, он парил над ним...
Он принимал за чувство вдохновение
И не бежал ни за каким другим.
Он умер, не познав и вкуса чувства,
Не слышал, манит как запретный плод.
Он на груди пригрел змею - искусство,
Не зная, что пред ним он и падёт.
И в тайне смерть его оставит имя,
Не смог чтоб быть растерзанным толпой!
Но он не будет вытеснен другими,
А лес всегда к нему ведёт тропой."