«Прощайте Прощайте
Солнцу перерезали горло»
(Гийом Апполинер)
Отправка. Кто не знает этого слова, тот, можно сказать, и не был на нынешней войне. Тот не пережил этого щемящего чувства прощания с боевыми товарищами, которых отправляют на передовую, на фронт, а ты остаёшься в лагере ждать своей очереди.
Всегда отправка начинается неожиданно. Восемь утра. Весь лагерный военный городок строится на импровизированном плацу. Все ожидают слов: первый взвод – на обслуживание техники, второй взвод – чистить пушки, третий взвод – грузить боеприпасы и так далее. Но вместо этого зачитывают фамилии. Потом: «Выйти из строя!» Значит отправка. Давно ожидаемая. Несколько дней только и разговоров было: «Когда, наконец, нас отправят на фронт?! Мы приехали сюда воевать, а торчать в лагере!» И, наконец, отправка: тех туда, этих сюда, а этих – оставаться в лагере и ждать (пока что). Потом упаковывание вещей (нехитрых и самых необходимых), автобусы или машины крытые брезентом подъезжают и, наконец, прощание.
Мой взвод отправляют почти в полном составе – и то на разные участки фронта, в разные боевые бригады, в разные части и батареи. Это мгновение, когда эмоции уместны и мужчины их не стыдятся. Люди, которые вместе служили, вместе были под обстрелами, делились последним, вместе терпели и холод, и жару, и тяжёлый труд войны, едут теперь под пули на разные участки фронта. Много кто видит друга и товарища в последний раз, и все это прекрасно понимают. Традиционное:
- Прощай, солдат!
- Прощай, капитан! Увидимся после войны, в шесть вечера, в пабе «Старый монах» в Ужгороде!
(Варианты: разные названия городов, трактиров или пабов. Но обязательно – в шесть вечера после войны – классика – цитата из Гашека. Сепары в Донецке не так давно учинили автодафе – публично сожгли сочинения Ярослава Гашека. Чего-чего, а этого я им точно не прощу!)
Жму каждому солдату руку, каждый остаётся в памяти – навсегда. В который раз… Сколько раз это было – но каждый раз как впервые – щемящее и тяжело на сердце. За четырьмя солдатами из моего взвода машина ещё не пришла. Прощание может продолжаться дольше и сопровождаться сентиментальными разговорами и откровениями.
Один солдат родом из Закарпатья. Говорит, что есть у него две бутылки чудесного закарпатского домашнего вина собственного производства. Я, конечно, отказываюсь – кроме того, что я вообще не пью, особенно на службе, я стараюсь держать во взводе сухой закон. Солдат уверяет, что это только дегустация его произведения искусства. Оказалось, что в другой жизни (гражданской) он был мастером-виноделом (а я и не знал). Соглашаюсь – и не жалею. Кроме того, что вина действительно чудесные – кроме изысканных сортов винограда к одному вину при изготовлении прибавляли вишни, а к другому – персики. Действительно, получились два шедевра, достойные калама старины Омара Хайяма. Я хотел стукнуться чарами и процитировать этого классика жизнелюбия, но солдат сказал, что сегодня пьём без этого. Заметив мой удивлённый взгляд, он сказал:
- Я довольно давно живу в Закарпатье, а мои старые родители жили в городе Красный Луч на Луганщине. Жили, ибо вчера их расстреляли сепаратисты за то, что я служу в украинской армии…
Цитата Омара Хайяма застряла у меня в горле…
Я вышел из солдатской палатки: небо тогда было особенно прекрасным – облака образовали венец, закрывавший солнце, и сквозь это кольцо пробивались пучки лучей. Я смотрел в Небо и думал: «А кто выживет на этой войне? Может, Джим Джармуш прав и «выживут только любовники»? А нынешняя война – это война людей и зомби. Но такие войны уже были… Были… И почему меня заботит вопрос – кто выживет? Ведь у меня впереди вечность… Это у меня. А у других? У этого сентиментального солдата? Тоже вечность? Я этого не знаю…»
Мне давно уже не снится Италия: ни храмы Равенны с мозаиками бытия, ни узоры узких улочек Болоньи, ни мраморный мост в Римини – ничего этого давно не снится и не вспоминается… Почему? … Чаще всего мне снится война. На войне снится война – замкнутый круг, из которого нет выхода (кроме самоубийства, это не в счёт). А в последнее время мне снятся какие-то отвратительные неприятные сны. Прошлой ночью снились диктаторы и тираны прошлого, что встали из гробов. Проснулся с чувством отвращения…
Не успел я толком проснуться и понять, что каждое утро прекрасное, особенно в такую тёплую пору, как меня вызвали к комдиву:
- Едите в командировку. С вещами. Двадцать минут на сборы. И побрейтесь! Вы же офицер! Что за щетина?!
- А куда командировка?
- Увидите. Ждите в парке машину около КШМ-ки.
В парке меня уже ждал капитан К. с вопросом: «Куда нас отправляют?» «Не знаю, на фронт, наверное… Куда же ещё…» Подъехала машина – водитель тоже офицер. Поехали. Ехать молча надоело. Я спросил водителя – куда мы едем? Он в ответ: «Не знаю!» Не успел я удивиться, как машину дёрнуло, шатнуло и развернуло поперек дороги: отвалилось колесо. Водитель немного пофилософствовал, созерцая оторванное колесо, сказал, что даже если мы это починим самостоятельно, то доехать мы сможем только до ближайшей мастерской. Пришлось звонить комдиву – пообещали нам срочно прислать другую машину. Ожидая на продолжение путешествия, я решил осмотреть местность, где нас остановили оказия. Рядом была гора, поросла вековым лесом, под горой деревянная часовенка и кладезь со сладкой водой. Я поднялся на вершину горы – ветер шумел в кронах старых сосен. На вершине горы, как на Голгофе, высился мастерски сделанное бронзовое распятие. Вернулся я к машине с мыслью, что всё не случайно в этом мире – даже эта авария – она случилась для того, что бы я взошёл на вершину этой горы к распятому Христу, совершил неожиданное паломничество.
Приехала новая машина с новым водителем, тоже офицером:
- И куда мы едем и для чего?
- А я откуда знаю?
- Впервые еду с водителем, который направляется не известно куда!
- Вот навигатор – он женским голосом говорит куда поворачивать – туда я и еду. Там знают, что к чему.
Ехали целый день. Всю дорогу водитель разговаривал по телефону с каким то зайчиком и котиком (то ли кошечкой). Я пришёл к выводу, что у него дома живут домашние животные умеющие разговаривать и пользоваться телефоном. Довольно смешно было слышать:
- Котик, если ты будешь непослушная, то я поймаю тебя за твой пушистый хвостик!
И так далее… Под конец дня, после бесконечных: «Через четыреста метров поверните налево», навигатор сказал, что мы уже приехали. Это было некое Богом забытое село Л. Когда то в старину, тут был славный город Л., от которого не осталось ни следа, но есть село с похожим названием. Ничего похожего на цель поездки не видно. Водитель, увидев у меня в руках карту, довольно меланхолическим голосом изрёк:
- Ну вот, военные приехали, карты разворачивают, сейчас дорогу спрашивать будут…
Увидев среди безлюдной улицы деда, я действительно спросил (чисто интуитивно):
- Дед, а где здесь поблизости военные?
- А вы вернитесь назад той дорогой, что приехали, на дорогу, а потом налево, а потом направо, а потом прямо, потом снова налево, потом направо, потом будет дорога (там ещё белая собачка около дороги сидит), так вы той дорогой не едьте, а едьте той, что лесом, а там будет военная часть.
Ну, всё понятно! Но интуиция не подвела – через считанные минуты мы были под воротами воинской части. Водитель, пожав нам руки, сказал: «Тут знают, для чего вас сюда прислали. Я поехал назад. Если будут проблемы и вопросы – звоните полковнику С.» И действительно – там знали. Оказалось, что нам тут нужно забрать больше тысячи солдат и отвезти их срочно в N-скую, M-скую и NN-скую бригады на фронт. Узнав это, я выпал в глубокий осадок – я не представлял просто, как эту миссию я осуществлю. Но решив, что как ни будь это будет, я завалился спать в солдатскую палатку. Засыпая, я услышал голоса: «Покупатель приехал! Покупатель приехал!»
«Это обо мне!» - грустно подумал я и заснул. А утром началось! Тысячу человек построили на плацу с вещами. Мне тут же звонок: «Больных не брать! Солдат без формы – не брать! Без документов – не брать! Аватаров – не брать!» Конечно, тут же нашлось несколько человек, которых явно нужно было немедленно в госпиталь, один солдат оказался гигантского роста и габаритов, на которого не нашлось формы, и один солдат миниатюрных размеров, на которого тоже не нашлось формы. Эта пара солдат стояла и удивляла своими контрастами. Тут же из строя вывели троих явных и типичных аватаров. Кроме того, я заметил, что на краю плаца стоит женский взвод. Только этого ещё и не хватало! Доложил своему начальству. Оттуда:
- Какие ещё женщины?! Вы представляете женщин в артиллерии?! Женщин не брать!
Местное командование:
- Забирайте всех без исключения! Такое нам поступило распоряжение – всех Вам отдать. Больных пусть отправляют в госпиталь в бригадах! Форму пусть ищут там же – в частях! Забирайте всех – нам они тоже не нужны, и оставлять никого не будем!
- Нет!!! – это уже я на повышенных тонах. – Больных нужно отправить в госпиталь отсюда! Не хватало мне ещё по дороге кого-то потерять и привести двухсотым!
Женщины:
- Это дискриминация! Нас учили воевать! Мы хотим на фронт!
Больной:
- Я не больной, я здоровый, доктор неправильно меня на комиссию, я могу воевать и хочу на фронт!
И начались ссоры и споры. Обхожу ряды и расспрашиваю, у кого какие проблемы. Тут же появились люди, которые заявили, что они не хотят служить в артиллерии, они хотят в пехоту, хотят на передовую – валить сепаров, а не подносить снаряды и стрелять издалека. Аргументы о том, что артиллерия бывает разной, есть артиллерия и на передовой, не действовали. Хотим в пехоту и всё тут. Целый взвод заявил, что они по специальности разведчики-диверсанты и в артиллерии служить не будут категорически и никуда не поедут – они хотят воевать по специальности. Аргументы о том, что в артиллерии тоже есть разведка – не действовали.
Ещё один старый солдат:
- Я родом из Луганщины, из Краснодона, мой сын воюет под Луганском в Н-ском артиллерийском дивизионе, я хочу служить там же!
- А я родом из Снежного – мы земляки почти. Сейчас я не могу Вам помочь – поедете в бригаду – обращайтесь с этой просьбой к командованию.
Ещё один солдат с трагическим выражение лица:
- Это неправда, что мы едем служить в артиллерию! Вы нас везёте в пехотные батальоны, которые бросят без оружия под обстрел на фарш и пушечное мясо!
- И зачем мне Вас обманывать? Для чего? Если бы так было – я бы так и сказал. Я уже почти год служу и воюю в артиллерии.
Еще один солдат:
- А я в действительности не здоровый, а больной, доктор ничего не понимает. У меня только одна нога, а то что Вы видите, у меня две ноги, так это иллюзия, удвоение картины бытия.
- Ну, значит, Вы очень удачно вписываетесь в этой иллюзорный мир своими иллюзорными ногами. вам остаётся только уничтожить иллюзорных сепаратистов.
Ещё один солдат стоит одетый в гражданку, форма в сумке:
- А я человек гражданский и военную форму носить не буду!
- Тогда сейчас я позову офицера контрразведки и мы продолжим беседу с ним! Оденьте форму и станьте в строй!
Ещё один (особенно грустный):
- Я доктор, работал на скорой, дежурил в реанимации. Я хочу служить по специальности – врачом. А меня – в артиллерию…
- О, коллега! Я тоже в той жизни когда-то дежурил в реанимации, работал десять лет в больнице, защитил диссертацию по лейкозам. Сейчас артиллерист. Более того – оказалось, что у меня талант стрельбы из пушек. Говорят, что я стреляю слишком точно, что в артиллерии не нужно такой высокой точности. Попытайтесь и Вы. Поверьте, людей убивать намного интересней, чем спасать. Ничем не могу Вам помочь. Приедете в бригаду – обращайтесь к командиру – врачей на передовой тоже не хватает.
Думал, я сойду с ума от этого безумия! Но, в конце концов, всё утряслось: больных отвезли в госпиталь, диверсантов автобусом отправили в НН-скую бригаду служить разведчиками (на их огромную радость), форму для невероятной парочки – гиганта и малыша нашли, но женский взвод мне пришлось взять с собой. Врача и желающих служить в пехоте тоже.
И колона двинулась в направлении ближайшей железнодорожной станции: оказалось, что нам заказали специальный поезд. По дороге колона увидела продуктовый магазинчик, и солдаты тут же раскупили всё, что там было. Мой возглас: «Солдатам пива не давать!!!» так и остался гласом вопиющего в пустыне. Но ответа типа: «Кто сказал – солдатам пива не давать?!» - я не услышал. Вместо этого: «Дайте командиру минеральной воды без очереди!»
Вот и станция, вот и поезд. Я то думал – сейчас будет классическая теплушка – товарняк, как во вторую мировую, кипяток на станциях, гудки паровозов… Романтические фантазии! Поезд как поезд. Все разместились, для офицеров – отдельный офицерский вагон. В дороге я думал почитать Чарльза Дикенса «Холодный дом», но не читалось и не спалось – почему-то я был уверен, что в дороге что-нибудь случится, и я буду крайним, как всегда. Ещё перед отправкой на перроне той глухой станции появилась бабушка, начавшая со слезами голосить:
- Бедные солдатики! Голодные, несчастные!
(Это при том, что половина солдат в состоянии полной эйфории: «Ура!!! Мы, наконец, едем на фронт!»)
Я:
- Да их кормят лучше чем дома!
(Не действует. Далее тоже самое: «Бедные солдатики! Голодные…»)
А тут ещё какой-то дед появился:
- Ты куда солдат везёшь, офицер?! На погибель везёшь? На смерть везёшь?
(О! Мне как всегда везёт!)
Всю дорогу капитан В. философствовал о тенденциях французской живописи второй половины XVII века. Разговор я поддерживать не мог, ибо относительно этой эпохи французской живописи у меня провал – если бы он зацепил XVIII век, или XVI век, то тут бы я квалифицированно высказал бы своё мнение. Майор Д. говорил всё время о том, как чудесно играет «Барселона», особенно в последнее время, и, как слабо по сравнению с «Барселоной» играет «Волынь», хотя… Оба мои собеседника друг друга не слышали, то ли, не понимали:
- Поздний ренессанс во Франции подарил живописи изысканность и совершенство стилистики…
- А я помню тот матч «Барселоны» в Мадриде, как он и какой гол на одиннадцатой минуте…
Я тем временем слушал их и думал о Чарльзе Дикенсе. Думалось, что Дикенс не вдохновляет на поэзию. Я ещё не читал более прозаического мастера пера, чем Дикенс. «Холодный дом» - и не только он – это окончательная достоевщина – ещё до самого Достоевского, это Гоголь на британской почве… Поезд шатало, как качало некогда море корабли Джемса Кука, и я вспомнил цитату из Дикенса: «Море не ценит великих людей – качает их, как и всякую мелкую рыбку…» Так и нас качает ныне жизнь.
Поезд ехал почти без остановок, но на узловой станции К. он всё-таки остановился. Тут же солдаты повыпрыгивали из окон и побежали к киоску за мороженым, другие высунулись из окон и начали кричать патриотические лозунги, тут же появились на перроне пассажири и местные жители, которые им начали махать руками, появились какие-то бабушки и женщины, которые начали плакать и рыдать, креститься и крестить солдат. Я уже подумал, что не один солдат сейчас потеряется и отстанет от поезда, и с ужасом думал о ещё одной остановке. Но всё обошлось. Поезд привёз всех на конечную станцию нашего путешествия всех целых и невредимых, трезвых и бодрых. Там ожидал нас целый караван «Уралов», «Кразов» и «шишариков». А дальше – шеренги – списки – первая машина! Список – вторая машина! А в голове цитата: «Боится смерти только тот, кто боится жизни.» Жаль, я не помню, кто это сказал.
Я это сделал. Прошёл для меня ещё один эпизод войны… Перед глазами стояли картины – пейзажи за окном. Мир прекрасен. Поверьте мне – это сказал я – тот, кто много раз видел смерть…
(Весна 2015 года)
(Авторский перевод)