Рисовал ее пьяный художник –
рука дрожала.
Грифель карандаша был острее клинка кинжала,
рвал бумагу, кромсая ей плоть,
бархатистость кожи.
Он раскается позже…гораздо-гораздо позже.
Что же ей оставалось тогда?
Только выть и плакать?
Лист картона белесый всего-то, а вышел плахой.
Сердце вовсе в угаре ей нарисовать
забыл он.
Я нисколько не вру. Так вот именно все и было.
…Ожила и сбежала с полотен –
куда уж круче?
Пусть рисует пейзажи: луну в небесах и тучи,
пусть спивается дальше,
туда ему и дорога
[ей не жалко текилы, вина, океанов грога].
Ей хватило уже и рубцов,
и кровавых шрамов…
Убежала. Вступила в чертоги, где книги - храмы,
ищет сути и смыслы, начала
простейших истин…
и рисует сердца, в алый колер макая кисти.