пётр выпрыгнул утром из кожи, стараясь
как можно приятнее быть, не порвать
все нити клубка, что, связавшись, связали
где-то на позвоночнике его рукава.
и вот его кожа лежит и покрылась
гусями и утками, словно пирог,
а ему как-то зябко, будто бы изморозь,
а не изморось стала глазурью дорог.
и ему как-то грустно и горько, лишили
чего-то серьезного будто петра,
но это же только кожа, а в мире
кожаным людям много преград.
– пётр знает об этом, ему и не снилось
от кожи остатков скорей убежать,
но та часть, где ногти у ног, зацепилась
и тащится вслед, как навязчивый сон.
а пётр пинает ее, злясь-ругаясь,
как из тёплых колготок вылезти мы
в трагичном отчаянии в детстве пытались,
когда зацеплялись они об штаны.
пётр не знает, что дело не в коже,
– пусть тело не в коже, в которой живём,
телесность проблемы относительно ложна,
то есть: кожа – в деле, а дело в нём.