докопаешься до своей глубины, до седой сердцевины, отворяешь сокрытое там, словно ящик Пандоры, понимаешь, теперь это ямы, не звёзды, не горы. понимаешь, что от тебя не осталось и половины.
скажешь: господи, я же хотел летать и лечить зверей, я хотел говорить убедительно, важно молчать, возлюбить человечество будто недельных волчат, тех, которых охотник отрывает от матерей. я хотел жить у моря, влюбляться в бушующий пульс, а живу у развалин убогого городка. всё что есть у меня - одичалость, душа и строка, да и те не продать - у валюты высокий курс.
докопаешься к этим мыслям в бессонную ночь, как, сводящий с ума, ультразвук они будут в ушах очень долго, останется вытерпеть, не дышать, утро склеит тебя обязательством жить, словно скотч. хорошо, что ты сносный актёр и не выдашь надлом, будешь тайно надеяться, что не придёт рецидив.
"хорошо, что летать не решился, поэтому жив" - говоришь, потолок задевая зажившим крылом.