Любви все возрасты... Подгорный.
М. Э.
Выпить бутылку – «Бордо» не значит провиниться.
Обречённые на трезвость суждений о тлетворной роли приёма алкогольных излишеств без сдачи стеклотары, обладают полным правом не соглашаться со мной, но, тем не менее, и я имею честь сообщить неискушённым градусами, что неоднократно пытался утопить своё горе в вине, когда оно упорно всплывало на всеобщее обозрение.
– Что за горе? – спросят меня, Анри Грюнвальда Второго.
Отвечу без обиняков, избегая душевных синяков. Моя прелюдия любви – своеобразный акт пресмыкания чьих-либо уст, издевающихся над моей крайней плотью. Свою сокровенную тайну поверяет вам за всё ответственный, осуждённый на авторское прозябание в отместку за потолочный язык самовыражений, смущающих поточные умы задолбанных ханжей.
Зарина проходит в моих фантасмагорических произведениях под вымышленным именем Фильдеперсовые Чулочки не из-за её пристрастия к трикотажной моде 20-х годов 20-го столетия, а потому что именно они будят во мне, Анри Грюнвальде Втором, воспоминания носившей их 43-летней бабушке, по отношению к которой, как теперь подозреваю, я испытывал эдиповский комплекс сексуальных излишеств, основанных на всевозможных феериях в несформировавшемся детском мозгу.
Ничего не подозревавшая бабуля вынуждала меня подолгу задумываться над шахматной комбинацией в шашечку, которую она грациозно сбрасывала на спинку дедушкиного стула, обитого крокодиловой кожей, перед тем как отправиться с ним в постель в моём присутствии. (В то время мне прочили будущее великого шахматиста за мои скачки в коридоре коммуналки на коне на палочке). В мыслях я бесстыдно грешил.
Поэтому, когда совершенно классная руководительница
с 1-го по 4-ый классы, Елизавета Григорьевна говорила:
– Анри Грюнвальд Второй, не появляйся завтра в школе без родителей,
– А я с неизменным упорством лгал:
– Извините, Егорьевна, но я абсолютный подкидыш.